Нетерпение. Старик

Не идеальным, но «просто героем» выведен в «Отблеске костра» и Ф. К. Миронов, «одна из ярких, колоритнейших, во многом противоречивых фигур нашей истории». И дело тут не просто в «фантастичной» судьбе командарма 2-й Конной, в его головокружительных взлетах и падениях, а в том, что и падения, и взлеты явились «как бы отражением тех противоречий и сложностей, какие таил в себе «казачий вопрос», вопрос об отношении к казачеству — один из самых больных вопросов революции». Идя по следам Миронова, Юрий Трифонов создает самобытный образ, раскрывает незаурядную натуру человека, «не очень грамотного, самоучки, любителя помитинговать, покрасоваться, блеснуть перед народом стихами Некрасова, да и собственными тоже, и «умными» фразами, и при этом человека искреннего, горячего, преданного революции». Истый и неистовый «сын Дона», он по-народному прозорливо распознал в безответственно левацком «расказачиваньи» вредоносную компрометацию революции, идеи пролетарской диктатуры и, не отличаясь рассудительностью, выдержкой испытанного политика, очертя голову, «с горячей прямолинейностью, иногда с перехлестами, дававшими поводы для сомнений в его преданности Советам, вставал на защиту казаков». Мудрость приходит с опытом и нередко горчит от сознания того, что сделанного однажды задним числом уже не исправишь. Такой горечью поздней мудрости исполнено раздумье писателя о Миронове: «Как Чапаеву, ему нужен был Фурманов — Фурманова при нем не оказалось».

Иной автор и поставил бы на этом точку. Не то Юрий Трифонов. Неукоснительно следуя правде документа и собственному стремлению договаривать все, что скрыто за документальным фактом, он приводит «похожие на вопль» телеграммы и письма, в которых Миронов, требуя «открытой политики» с собою, отчаянно защищал свои честь и достоинство красного командира, рвавшегося «на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией». Не обойдены при этом молчанием ни дневниковая запись П. Лурье, увидевшего в самочинном выводе Мироновым недоформированного корпуса на фронт акт восстания в тылу Красной Армии, ни письмо В. А. Трифонова А. Сольцу, в котором Миронов назван авантюристом. «Таково было впечатление. Так думали тогда — в августе 1919 года». И тем трагичнее общее заблуждение, что его, как видим, разделил даже чрезвычайный представитель Наркомвоена на Дону, как никто другой, принципиально и мужественно возвысивший голос против преступных авантюр Троцкого, с благословления которого и проводились против казачества репрессии «без разбору», вызвавшие Вешенское восстание. «Твердо и определенно отказаться от политики репрессий по отношению к казакам вообще» — категорическое условие, выдвинутое В. А. Трифоновым в докладе в Оргбюро ЦК. Что же мешало ему, знавшему и понимавшему причины кризисной ситуации на Дону, разглядеть Миронова, поверить, что, выводя корпус на фронт, тот «шел воевать против Деникина, а не против советских войск»? Воистину «ничто не добывается с таким трудом, как историческая справедливость

. Это то, что добывают не раскопки в архивах, не кипы бумаг, не споры, а годы». Или, говоря иначе, словами Павла Евграфовича Летунова из романа «Старик», вовсе не легко и отнюдь не просто увидеть время

, если оно подобно вулканической лаве и ты тоже течешь в ней, не замечая жара. «Прошли годы, прошла жизнь, начинаешь разбираться: как да что, почему было то и это… Редко кто видел и понимал все это издали, умом и глазами другого времени».

Преемственная связь романа «Старик», где судьба подлинного Миронова передана вымышленному Мигулину, с книгой «Отблеск костра» прочерчена открытым текстом. К исходной ситуации-прототипу восходит и сюжетная коллизия, переплавляющая мотив недоверия к Миронову в мотив вины перед Мигулиным. Так реальность жизни сходится с художественной реальностью, которая восполняет правду истории, недосказанную документально.

«…Куда он двигался в августе девятнадцатого? И чего хотел?» — настойчиво пытает старик Летунов о Мигулине, перебирая прошлое. Но слышит в ответ совсем не то, что хотел бы услышать от подруги далекой юности: «…никого я так не любила в своей долгой, утомительной жизни». Вот повод признать, что не всякая любовь слепа. Но увы, даже зрячее чувство не всегда годится в беспристрастные свидетели исторической истины. Ася вправе положиться на него. А Летунов? Так ли уж справедливо укорять его за то, что в грозовых вихрях суровой, жестокой борьбы ему недостало зоркости, которую дает любовь?..