Нецелованный странник

Радостно билось сердце. Вовсе не обжигая, а, напротив, ласково светило и грело спину огромное солнце с беспредельно глубокого как вечность синего небосвода. Неутомимый попутный ветер с моря, весело играя в волосах и складках хитона, всё так же нёс прохладу и помогал идти. Птицы, не знающие покоя ни днём, ни ночью, наполняли благоухающий множеством ароматов воздух причудливым щебетанием – поистине райскими трелями, созвучными с музыкой вдохновенья. Хотелось жить, любить, творить, созидать. Иуда без сожаления согласился бы даже умереть, но во имя жизни, любви, созидания.

Вдруг тень, как от размаха крыльев большой птицы нагнала Иуду, преградила собой дыхание свежего бриза, отчего солнечный жар как-то резко и вдруг усилился, полыхнул, будто невидимая рука поднесла к самому затылку неистово горящий факел. Путник оглянулся. Сзади, размахивая воскрилиями широких одежд, как птица крыльями, его настигала большая чёрная тень.

Реки, текущие вспять

Реки не умеют течь вспять. Это против их природы, их предназначения, их задачи. Они созданы для того, чтобы, собирая из всех, даже самых отдалённых краёв, и аккумулируя в себе воды небесные и земные, препроводить их, соединяя воедино разнонаправленные потоки, в могучую, необъятную стихию океана, для которой на земле нет силы, способной покорить или хотя бы как-то урезонить последнюю. Широкие, полноводные, степенные, равно как и юркие, говорливые, бурные они оживляют всё на пути следования, чудесно превращая мёртвый материал спрессованной космической пыли в обиталище души, красоты и смысла. И в этом их суть. В этом их сверхзадача, их цель.

Сейчас юноше-русину из далёкого малозначительного местечка в Прикарпатье, знающему, как ему думалось, и свою цель, и сверхзадачу, и смысл жизни, казалось, что некогда спокойная и тягучая, а ныне бурная река его судьбы потекла не туда – в сторону, противоположную направлению, предначертанному Самим Богом. Начался трудный путь эмиграции. Монастырская братия, откатываясь под натиском войны на запад, прочь от России, оказалась сначала в Братиславе, потом в Германии, а когда бушующая красная волна накрыла и её, то в Швейцарии. Не отставал и Василий.

Война всем поломала жизнь, у многих и вовсе отняла. И самое страшное, поистине ужасное в этой стихии человеческого противостояния было то, что два великих народа, две великие культуры – русская и германская, оказались принесёнными в жертву больному самомнению двух монстров, двух чудовищ с их неуёмными аппетитами. Один из них неизбежно должен был одолеть, пожрать другого – такова суть зла, пожирающего само себя. И красный дьявол слопал коричневого. Но цена той Пирровой победы до сей поры отражается на потомках, и не только в России, но и во всей Европе, во всём мире. В России больнее всего. И не потому только, что вероломство и бесчеловечность коричневого оставили глубокий, не зарастающий рубец, но в большей мере потому, что какая-то больная, противоестественная любовь и поклонение красному породили и продолжают порождать всё новых и новых чудовищ. Любовь сама по себе плодотворна, но любовь к мерзости плодовита как терние.

Реки не текут вспять. Они лишь, огибая непреодолимые препятствия, образуют излучины и меандры34, часто весьма значительно отклоняясь от маршрута следования, но неизменно продвигаясь, так или иначе, к изначально назначенной свыше цели. Потоки вод, как и судьбы людей, часто расходятся, растекаются в разные стороны, отдаляясь друг от друга, чтобы рано или поздно, набрав силы и полноты, соединиться вновь на финишном отрезке жизненного марафона. Так и пути человеческие. Пересекаются, соединяются, объединяются в притягательной силе любви. Потом вдруг расходятся часто помимо своей воли, но разделённые всё же живут, дышат, наполняются смыслом, силой, значением, и уже полноводные, состоявшиеся пересекаются вновь. С любовью ли? Легко любить, когда ты ещё мал и зависим. Трудно, сто крат тяжелее, когда за время разлуки ты вырос и стал почти вровень с некогда любимым. Это малозначительное ПОЧТИ становится неожиданно камнем преткновения, силой, способной разъединить вновь, разбить когда-то целое, даже убить.