Неучтённый фактор

Водила сбросил газ, машина пошла накатом.

– Командир, а за то, что я тебя бесплатно вожу, мне какое поощрение полагается?

«Улыбка слишком натянутая. И зрачки дергаются. Что ты просчитываешь в уме, дружище? Я-то уже все решил».

– У нас два вида поощрения. Первый – снятие ранее наложенного взыскания. Но ты на него не наработал. Второй – дают пострелять из именного нагана Дзержинского. Вот это могу устроить.

– Эт смотря в кого! – подхватил шутку водила.

– Все, тормози.

Водила на секунду отвлекся.

Дмитрий успел выхватить пистолет.

Пуля прошила грудь водилы слева направо, пробив сердце. За грохотом разбитого двигателя хлопка выстрела слышно не было.

Водитель охнул и навалился грудью на баранку.

Дмитрий повернул ключ зажигания. Сразу стало слышно как дождь барабанит по горячему капоту.

В правом кармане ватника водителя лежал мобильный. Вещь слишком дорогая для невольника баранки. Тарифы за связь лупили адские, по карману только обитателям Домена или к ним приближенным. Возможно, водилабыл честынм и просто пахал на кого-то, кто мог потянуть плату за мобильную связь. Но чутье Дмитрия никогда не подводило.

Дмитрий отщелкнул поцарапанную крышку "моторолки". Вошел в меню. Проверил последние звонки.

Пять звонков из шести пришли со знакомого Дмитрию телефона. Управление наружнего наблюдения центрального аппарата ГСБ.

"Приехали! Теперь я точно – пролетарий чекистского труда, мне терять нечего, кроме самого себя. Хватит, покатались на мне! Я-то уйду, лягу на грунт, ни одна собака не найдет. А они пусть грызутся между собой. Салин со Старостиным, Ларин – с Филатовым… Каждый кого-нибудь мечтает сожрать. Пошли вы все в задницу! С меня хватит!"

Он не стал искать в одежде убитого удостоверение. И так все ясно.

Чудом нарвался, чудом уцелел…

Странник

В бутылочном стекле мерцали огненные язычки. От свеч стало уютнее и заметно теплее. Пахло горячим стерином и сухими лепестками цветов. Дрожащий свет тусклым золотом вспыхивал на корешках книг. "Сиддхарта", "Заир", "Степной волк", "Дневник мессии", "Ульфин Джус"…

«Девочка из Изумрудного города, столицы страны Оз, на флаге которого реет чайка по имени Джонатан».

– Кто научил тебя делать такие свечи?

Максимов указал на бутылки со срезанным горлышком, до середины наполненные стеарином. Расставленные на книжных полках, они превратили стену в призрачно мерцающую поверхность, искажавшую размеры комнаты. Стоило расфокусировать зрение, как огоньки расплывались в лучистые шарики, и казалось, что находишься в бесконечно большой зале.

Марина, завернувшись в плед, лежала, положив голову ему на живот.

– Мама. Мы в Крыму жили. Давным давно. Еще до Катастрофы. Я, Настька, мама и папа. Мама с папой были неформалами по жизни. Ну, знаешь, "рок-н-ролл мертв, а я еще нет"… Потусили по всей стране, потом решили на пару лет осесть в Крыму. Настьке уже восемь было, мне четыре. Мама наследство получила, хватило купить сарайчик в деревне. Помню, одна стена была каменная. Серьезно. Домик задом врезался в скалу. Три стены, да окошка. Уютно. Особенно, когда ветер дует. Зажжем свечи с сухими лепестками и читаем. Книг у нас было много. Еще песни пели. Мама на гитаре хорошо играла, нас с Настькой учила. Райская жизнь! Выйдешь утром – а внизу море. Каждый раз разное. Ты видел море зимой?

– Да. В тот год оно замерзло почти на полкилометра. Словно стеклом накрыли. Удивленные кайки ходили по голубому стеклу. Дети бросали камешки, и они скользили по льду, пока не исчезали из глаз. Странное время было. Как-будто замерзло вместе с морем.

– Ты… Ты тогда один был?

– Нет. С собакой. Кавказская овчарка. Конвоем звали.

– Смешное имя.

– У него была дурацкая привычка ходить не рядом, а следом. Будто конвоировал, или лучше меня знал, куда идти.

– Вы дружили?

– Больше. Он мне спас жизнь.

Она свернулась калачиком, по-детски закусила палец. Максимов осторожно положил ладонь ей на голову. Мягкий теплый пушок щекотал пальцы.

– Мне четырнадцать было, когда это случилось. Слышал про сероводород?

– Да.

Ласковое, теплое Черное море на самом деле было химическим фугасом. Только никто в это не хотел верить, ни отдыхающие, ни жители приморских городов, ни "лица принимающие решения". Все привыкли считать, что море – это курорт. А оно было – стихией. Под поверхностью, покрытом барашками волн и солнечными бликами, таились миллионы тонн сероводорода. Глубже пятидесяти метров жизни не было, до самого дна лежали плотные слои насыщенной сероводородом воды. В мутной, цвета марганцовки с белилами, воде не выживали даже простейшие микроорганизмы.

Землетрясение, об угрозе которого уже устали предупрежадть, произошло ясным днем в самое пляжное время. Эпицентр находился в трех километрах от береговой линии. Ударило бы на суще – страшно, но дело привычное. Давно отработанны методы спасения и ликвидации последствий.

Но вспучило морское дно, и из глубины выстрелил фонтан сероводорода. Удушливое облако ветром погнало к берегу. Оно сизой медузой накрыло побережье на десять километров вглубь. За десять минут погибло все население от Ялты до Судака. Не спасся ни один человек.