Неудобные люди

Врачи, взводя брови, как взводят курки, деликатно говорили, что, может быть, стоит подождать. Стоит? Педиатры разводили руками, уточняли про течение беременности, советовались с гинекологами, неврологами, детскими психиатрами и в один момент сказали что-то мягкое типа: Понимаете, конечно, не факт, и еще ничего нельзя сказать точно, но ведь вам советовали избегать стресса во время беременности… А вы всё работали. И роды ранние… И вот сейчас мы, возможно, наблюдаем… Аня взорвалась фейерверком брани и сказала, что она сделала всё, что от нее требовалось. Конечно, конечно, совсем не факт, что дело в этом, но… Но позже, смотря на сына, который не мог нормально дойти от нее до кроватки, не понимал, что большой кубик не поместится в маленький разъем, на сына, который, кажется, и не узнавал ее, – не могла отогнать мысли, что это всё она, что это всё ее чертовы салоны, работа до конца второго триместра. И не могла себе простить, и плакала по ночам, когда засыпал муж, и не могла смотреть на Диму – ей казалось, что в нем она видит все те шесть месяцев, которые она нагружала себя документами, встречами, собеседованиями, скандалами, увольнениями, нетворкингами. И ненавидела эту чертову работу. И, конечно, вернулась на нее, и уволила никчемного заместителя, поняв, что не может дома, не может сидеть с сыном, а Дане сказала найти няню.

– Спасибо! – доев салат, кивнул Дима, будто у него что-то спросили, а он подтвердил. – Очень вкусно.

– Не за что. Поставь тарелку на стойке, я потом загружу, – Дима поднялся к себе, а Аня еще сидела.

* * *

И дни полетели быстрее. Настины будни проносились с размазанными от скорости очертаниями. Утром – групповые и индивидуальные диагностики, во второй половине дня – отчеты по их итогам, после – домой.

Настя быстро включилась, влилась в знакомый ритм коррекционки. Она легко вспомнила тесты для детей всех возрастов. От начальных, определяющих тестирований (на них не обязательно приходили в начале учебного года: как направят; как появятся подозрения; как засаднит в сердечной полости от чувства, что твой ребенок неполноценный) до промежуточных, контролирующих развитие учеников.

Вспомнила все диагнозы, с которыми приходилось работать. Степени умственной отсталости – те, с которыми принимали в школу, и те, с которыми отправляли на домашнее обучение. Задержку психического развития, логопедические проблемы, социальную запущенность, с которыми отправляли в другие заведения – комиссия обследовала детей со всеми этими проблемами, но именно в этой школе – восьмого вида – учились только умственно отсталые.

С несколько извращенным азартом вернулась к разработке и корректировке учебных программ, которые она делала вместе с другими – главным образом с воспитателями. Вспомнила все формы, которые нужно было заполнять в отчетах. Анамнезы, результаты, диагнозы.

Вспомнила – и что тут было вспоминать, вот оно, пропитывает насквозь, хоть выжимай, – это щемящее мокрое чувство, обиду от того, что в мире есть неполноценно развитые. С низким интеллектуальным потолком – и со всегда задернутыми окнами, и со сжимающимися стенами, – и ограниченными правами на жизнь. С неблагополучными семьями. С непониманием со стороны. С заранее определенным будущем.

Настя вспомнила.

Домой возвращалась сразу после работы. Обещала. Сережа с Кристиной терпели, пока соблюдался условный договор. Наступало семнадцать ноль-ноль – и Настя махала ручкой неспешно собиравшимся Наташе с Олей, процокивала на каблуках дряблые паркетные коридоры и выбегала к машине. «Мерс» парковала за углом, а там еще чуть подальше – для приличия. Скрывать уже особо было нечего, девочки на работе уже обо всем расспросили и разузнали (и даже раз сходили на разведывательную экскурсию: Ой, шикарный! Ой, Настька, повезло тебе!, А посидеть-то можно? Спереди можно???, Наташа, да что ты?!, Оля, отстань), но Настя не кичилась и даже чувствовала себя немного неуютно – с деньгами за пазухой посреди нищего казенного дома.

Поводов задерживаться, равно как и радоваться больше дозволенного, не было: Дима не шел на контакт, а другие ученики были просто учениками, с ними профессионализм, да, но не дружба. Они пересекались с Димой в коридорах, в столовой, пару раз Настя заходила в кабинет, где шел урок у его класса. Он вежливо и холодно здоровался либо опускал глаза, казалось, что стертые напольные плитки, столовская еда и тетрадки его интересуют больше, чем Настя.

– Отдай его мне, – просила она Наташу.

– Ты же знаешь, я не могу, – отвечала та. – Не я распределяю. И вообще не мы. А он.

– Он?

– Ага. У него и спрашивай. Если вообще согласится.

– А ты не будешь против?