Неудобные люди

Такими уговорами Валентина Аркадьевна плавно съезжала по стулу и душевно съезжала тоже. Она, конечно, согласилась. Раз выхода нет, то пожалуйста, конечно, они хорошо ладили с Димой, любили друг друга, хоть она и не всегда его понимала, и он ее, очевидно, тоже.

– Вы бы с ним как-нибудь подобрее, Даня…

– Мама! Ты уже лет десять это говоришь.

– И еще десять лет буду. И потом буду.

– Слушай, мы же сейчас вообще не про это. Мы наоборот – чтобы как лучше.

– Ладно, – вздохнула Валентина Аркадьевна. Она давно поняла, что не в ее силах переубеждать сына. – Просто это выглядит так… будто вы хотите от него избавиться. …Скажи, что это не так?

– Бог с тобой, конечно нет, – улыбнулся в ответ ее сын.

– Хотя… Ну, может, действительно лучше? Если там… Да?

– Да. – Даня улыбнулся, отодвинул чайник и взял маму за руку. – Ты же понимаешь, что да.

Несколько секунд в кухне трепыхалось неловкое молчание. Валентина Аркадьевна посмотрела на сына.

– Нет, я с удовольствием, ты же знаешь, лишь бы Димочке было хорошо. Да и в целом. Если нужно, то да, конечно. Только – ты мне всё объяснишь? Как и что делать.

* * *

Как она ни старалась, не получалось быть до конца честной: выходя из коррекционки, Настя отчасти оставалась в ней. Как и раньше, выкинуть ее из головы с пяти часов вечера до девяти часов утра не выходило.

Они с Сережей сидели на долгожданном полуделовом обеде – можно без галстуков, но две стороны столика занимали Сережин бизнес-партнер и его жена. За салатами и закусками из мидий (Настя их, кстати, не любила, такие мерзкие, склизкие, сплошная показуха) текли обычные комплименты типа Как мы рады познакомиться и Он столько говорил о вас, о вашей семье, здорово наконец-то увидеться и А как ваша дочка? У нас-то своих нет, понимаете… Мужья старались меньше говорить о работе и, когда у них это получалось, шутили и рассказывали истории. Жене Андрея о работе было неинтересно, и она пыталась завести разговор с Настей. Та отвечала рассеянно, иногда невпопад, лениво ковырялась в тарелке и смотрела сквозь собеседников.

Ее мысли заполняло другое. Ее рукой покручиваемые локоны переходили в покручиваемые извилины, которые занимала коррекционная жизнь. Настя проматывала возможные сценарии будущих эпизодов: как она снова общается с Димой, как он теплеет и снова открывается ей, и даже – как она прощается с ним, а он улетает в лучшую жизнь, в Соединенные Штаты Америки. Только словно метрономом выстукивало у нее в голове: вообще-то Дима никуда не переезжает… Его с собой не берут. И картинки трескались и рассыпались, оставляя фоновую черноту.

На нее посмотрело лицо, темные глаза за полупрозрачными кулисами смотрели прямо на нее. Она опустила взгляд на щеку – какая знакомая родинка, – там и застыла. Она просто смотрела дальше, сквозь это лицо, сквозь стены и весь город, весь мир и где-то там, за всем этим, находила другое лицо, лицо Димы. Ее отвлек голос:

– Не скрипи зубами, еж ты мое!

Мама вечно ей так говорила, злилась. Голос мамы.

Блин, при чем тут мама? Настя не понимала.

– Дорогая, ты с нами? – спросил Сережа. Вот чьи зубы скрипели! Так вот как это звучит со стороны… Улыбаясь и одними глазами показывая, что готов надеть ей на голову вон ту салатницу, он повторил вопрос, как бы в шутку. Эта встреча была очень важна. Его старший партнер по бизнесу (металлургическому, страшно металлургическому, в котором Настя ничего не понимала и понимать не хотела) ценил семейные союзы коллег. Сережа рассказывал, что тот даже предпочитал вести дела с семейными людьми, мол, налицо показатель верности. Такие бизнес-фетиши Настю не удивляли. Свою привязанность, свой материнский инстинкт по отношению к Диме, например, она тоже объяснить не могла.

– Да, дорогой. Да, конечно. Простите, задумалась. Вы говорили про Флоренцию? Мы ездили в прошлом году, она бесподобна, – отвечала Настя, легкой улыбкой восстанавливая семейное и деловое, семейно-деловое равновесие.

Все улыбались в ответ. Официанты несли подносы, заставленные блюдами с блестящими колпаками. В них отражалось.

* * *

Сегодня бабушка.ОказывтсяСказали меня оставят с ней когда туда. Когда улетят. Даже не знаю. Это вроде хорошо, но всё равно грустно, что семья на две.