Неукротимый, как море

— Мы еще выкурим этих жирных амексовых котов! — гневно рычал Том Паркер. — Выведем на чистую воду! Надерем им задницу до синевы!.. Правда, для этого придется действовать через Гринпис…

Из самолета, вернувшего их в международный аэропорт Майами, они вышли пошатываясь от усталости и разочарования, но готовые к дальнейшим сражениям. «Как говорится, — мрачно заметила Саманта, виляя своим расписным „шевроле“ в сутолоке городских пробок, — схватка только началась».

У нее было лишь несколько часов, чтобы привести себя в порядок и хотя бы чуть-чуть прикорнуть на лоскутном одеяле, после чего пришлось вновь мчаться в аэропорт. Предмет ее заботы, как выяснилось, уже миновал таможню и растерянно торчал посреди зала прилета.

— Привет, я Саманта Сильвер. — Она усилием воли отогнала усталость, и ее знаменитая улыбка блеснула, словно серебряный вымпел.

Приезжего австралийца звали Деннис О’Коннор, он был ведущим специалистом в увлекательнейшей и очень важной области — фауна южноавстралийских коралловых рифов. Долгое путешествие во Флориду он предпринял лишь ради беседы с Самантой и знакомства с ее экспериментами.

— Я не ожидал, что вы так молоды.

Она подписывала свою корреспонденцию «доктор Сильвер», и его реакция оказалась типичной. Уставшая и раздраженная Саманта позволила себе показать зубки.

— К тому же женщина. Вы и этого не ожидали, — сухо кивнула она. — Вот ведь закавыка, а? С другой стороны, спорим, что среди ваших лучших друзей найдутся и девушки.

Высокий худощавый О’Коннор, как заправский австралиец, уважал людей, которые могут постоять за себя, и, обмениваясь рукопожатием, сказал:

— Хотите верьте, хотите нет, но вы мне нравитесь и такой. — На загорелом лице с чуть тронутыми сединой висками сверкнула понимающая усмешка.

Через несколько минут новые знакомые уже чувствовали себя друзьями, а уважение, которое О’Коннор проявил при знакомстве с ее работой, лишний раз подтвердило этот тезис.

Австралиец привез с собой контейнер, где в насыщенной кислородом воде хранилось пять тысяч живых австралийских улиток E. digitalis, которым предстояло принять участие в экспериментах Саманты. Этих животных он выбрал по двум причинам: они очень распространены и к тому же крайне важны для экологии прибрежных вод Австралии. Вскоре коллеги были так увлечены задачей адаптации экспериментальной методики Саманты к новой категории подопытных существ, что, когда ее лаборант просунул голову в дверь и крикнул: «Эй, Самми, тебя к телефону!», девушка попросила его записать сообщение и добавила, что перезвонит попозже.

— Это международный! — крикнул лаборант в ответ, и у Саманты подскочил пульс. Хозяин морских улиток был тут же позабыт.

— Николас! — счастливо вскрикнула она, вскочила — попутно выплеснув полпинты воды на штаны австралийца — и с отчаянной скоростью бросилась к маленькому огороженному закутку в дальнем конце лаборатории.

Запыхавшись от радости, она схватила трубку и прижала к груди руку, чтобы утихомирить сердце.

— Доктор Сильвер?

— Да-да! Это я!

— Соединяю, — раздался голос оператора, затем щелчок и шипение подключенной линии.

— Николас! — выпалила она. — Николас, милый, это ты?!

— Нет. — Речь звучала ясно и безмятежно, словно их не разделяли тысячи миль. Мало того, голос показался знакомым, и от предчувствия беды у Саманты захолонуло сердце. — Это Шантель Александер, мать Питера. Мы с вами однажды встречались.

— Да… — Саманта говорила очень тихо, как бы затаив дыхание.

— Я решила, что было бы правильней сказать вам об этом в личном разговоре, чем унижаться до слухов и пересудов. Мы с Николасом снова собираемся пожениться.

У девушки подкосились ноги, и она упала на ближайший лабораторный стул.

— Вы слушаете? — после небольшой паузы спросила Шантель.

— Я вам не верю.

— Мне очень жаль, — мягко сказала Шантель. — Но все-таки есть еще и Питер, да и мы заново открыли друг друга… открыли, что никогда не переставали любить свою вторую половину.

— Николас никогда бы… — У Саманты сорвался голос, и в горле встал комок.

— Вам надо понять и простить его, милая, — объяснила Шантель. — После нашего развода он был одинок и обижен. Я совершенно уверена, что он не хотел причинить вам боль.

— Да, но… мы же собирались… у нас…

— Я знаю. Но пожалуйста, поверьте: здесь все непросто для нас обоих. И ради…

— Но мы уже спланировали всю нашу будущую жизнь. — Саманта резко помотала головой. Густая прядь золотых волос упала ей на лицо, и девушка нетерпеливо отбросила ее назад пятерней. — Не верю я. Почему Николас мне сам не сказал? Нет, не поверю, пока не услышу это от него самого.

Голос Шантель журчал сострадательно, ласково:

— Я не хотела делать вам больно, дитя мое, но сейчас мне не остается ничего другого, как сообщить вам, что прошлую ночь Николас провел со мной, в моей постели, в моих объятиях, то есть там, где его истинный дом.