Неуловимая наследница

Первой, кого он увидел, открыв глаза, была Ольга. Она не смотрела на него и не видела, что он очнулся. Наверное, поэтому лицо ее было не привычной Нику бесстрастной маской. В глазах, глядевших мимо его головы, за зарешеченное окно, плескалось предгрозовое море. Николас видел в них тревогу, видел кипящую в глубине досаду. Но вместе с тем он видел и печаль, такую глубокую, такую неразрешимую, будто Ольга сжилась с ней уже давно и отчаялась когда-либо развеять.

Он слегка шевельнул забинтованной рукой. Ольга обернулась к нему, и лицо ее тут же замкнулось, закрылось.

– Что… Что со мной? – спросил Ник, еле ворочая не желавшим слушаться языком.

– Тебе вкололи успокоительное, – ровно ответила Ольга. – Здесь был врач. Он остановил кровь, сделал перевязку и укол.

Ник коротко кивнул. Наверное, из-за лекарства, впрыснутого ему в кровь, он не чувствовал ни отчаяния из-за того, что его затея не удалась, ни злобы на тех, кто ему помешал. Весь мир будто бы подернулся серой пеленой. Апатия, безразличие. Какая, в конце концов, разница, что с ним будет. Он перестал принадлежать себе, давно перестал. Не в тот день, когда Ольга, угрожая оружием, заставила его спуститься на яхту. А раньше, когда он впервые увидел ее на пляже – в закрытом купальнике, с доской для серфинга в руках и с развевающимися золотыми волосами, которые она безуспешно пыталась поймать и усмирить на ветру.

Ольга пересела на край его постели, подавшись ближе, внимательно вгляделась в его лицо.

– Зачем ты это сделал, Ник? Мне казалось, мы пришли к некоторому взаимопониманию.

Эти слова неприятно кольнули. Ник поморщился.

– Я никогда не приду с тобой к взаимопониманию. Ты чудовище!

– Вот как? – Ольга помолчала, словно бы вдумываясь в его слова и наконец отозвалась. – Наверно, ты прав.

Этот ответ почему-то раздразнил Ника. Он рассчитывал, что Ольга будет отпираться, что взбесится от его дерзости. Она же спокойно со всем соглашалась.

– Я видел тебя, – прохрипел Ник, с трудом отрывая голову от подушки. – Видел через окно, как ты… Как ты избивала толстяка.

Ольга нахмурилась, подошла к окну, оценила, какой вид из него открывается, и недовольно прищелкнула языком.

– Вот оно что. Я не подумала, что эта часть поместья просматривается из домика.

– Опять скажешь, что тебе жаль? – едко выплюнул Ник.

Но Ольга покачала головой.

– Не скажу. Мне нет нужды изображать из себя человека, которым я не являюсь. Если с твоей точки зрения я выгляжу как чудовище, значит, так оно и есть.

– За что ты его? – спросил Ник, снова опуская голову на подушку.

Он отдавал себе отчет в том, что сам пытается найти для Ольги оправдание. Ждет, что она сейчас объяснит: «Это не то, что ты думаешь. Это все был спектакль, разыгранный специально для тебя. Чтобы испугался и не смел рыпаться». Зачем, зачем он делал это? Только ли потому, чтобы поверить в то, что умная, сильная, отчаянная, умеющая быть такой нежной, Ольга расправляется с людьми просто ради забавы, было так сложно?

– Это бизнес.

Ольга медленно улыбнулась, будто бы получая некое извращенное удовольствие от того, какое циничное, бесчеловечное объяснение дает своему поступку. Будто бы ей нравилось выбивать у Ника из-под ног остатки почвы.

– Он был мне должен. Не желал платить. Вот и все. Это мой мир, Николас. Мир, в котором крутятся очень большие деньги и решения принимаются мгновенно. Прости, но ты в нем ничего не понимаешь.

Ник хватал ртом воздух, обескураженный ее ответом. Ольга же помолчала, склонив голову набок, и вдруг добавила:

– А ты думал услышать, что я – Робин Гуд? Мщу богатым негодяям? Жаль тебя разочаровывать, но нет, дорогой. Хотя…

Она снова замолчала, прошла по комнате, отвернулась от Ника, для чего-то разглядывая стоявшие на полках шкафа книги, и наконец произнесла:

– Хотя кое в чем ты прав. Я действительно не терплю таких людей. И будь он кем-то другим, возможно, я бы поступила с ним иначе.

– Каких – таких? – спросил Ник. – В чем он провинился?

В голове снова всплыло, как толстяк полз по краю пруда, булькая сочившейся изо рта кровью. Но теперь, под воздействием успокоительного, воспринималось это как давний, полузабытый ночной кошмар.

– О, это интереснейший человек, – усмехнулась Ольга. – Большой ценитель молодости и красоты. Представь себе, выписывал к себе девочек, несовершеннолетних, конечно, со всего света. Из стран третьего мира, в основном. Ну и, разумеется, в частности с моей родины.

– Ему же… Ему же было под пятьдесят, не меньше, – пробормотал Ник.

Его снова скрутило отвращением. Только на этот раз к толстяку. Кто знает, окажись он рядом, не добавил бы от себя этому жирному борову, растлевавшему невинных детей.

– Пятьдесят пять, – безмятежно отозвалась Ольга. – А знаешь, что самое любопытное? Что девочки эти очень быстро ему наскучивали и исчезали. Одна, по слухам, передознулась наркотиками, другая окончила дни в подпольном борделе в азиатской части Стамбула, третья просто пропала. Может быть, закопана где-то во дворе его шикарного дома. И это продолжалось годами, десятилетиями, дорогой мой Ник. Все знали. И никто ничего не делал.