- Копейки, между прочим, благополучно вымерли еще до твоего бегства из этой страны, - заметила я, безуспешно пытаясь избавить щеку, подбородок и уши от красных следов Эванжелининой губной помады. - Почему ты не взяла с собой Катерину?
- Катя учится. На прошлой неделе она твердо решила, что станет юристом, как Хилари. Мальчики, большое спасибо, вы мне так помогли!
"Мальчики", покончив с чемоданами, влюбленно поглядывали на мою подругу, словно маленькие пеликаны на мамочку с рыбой в клюве, и напряженно ожидали намека на новую встречу.
- Да, селедки и черного хлеба, я так соскучилась по всему этому. Ежевичный йогурт меня дожал. А про американских мужиков я тебе еще расскажу. Вот наши, русские, это я понимаю. Ребята, огромное вам спасибо! Как я рада была снова ощутить дружественную поддержку своих родных советских мужчин... До свидания...
Я утопила педаль газа в резиновом коврике, и мы эффектно отъехали (насколько это возможно в развинченных "Жигулях").
- Sorry, may I... <Извините/>, могу я... (англ.)> - послышался робкий возглас с обочины одного из "русских", но поздно.
Восхитительная шовинистка никому не оставила номера телефона, и за работу в качестве грузчиков разочарованным мужикам пришлось довольствоваться видом обнаженного Эванжелинкиного колена, когда она садилась в машину.
- Чем ты теперь занимаешься? - расспрашивала подруга по дороге домой. - Чем дышит постперестроечная интеллигенция? Как Сергей? Как Антрекот? Антрекоту много подарков.
- Я работаю в рекламном агентстве. Директор - мой старый друг. Сергей уже три месяца, как подписал контракт с Датским телевидением и в моей жизни возникает нечасто. Звонит то из Испании, то из Абхазии. На своих ядерных продавцах - помнишь? - он заработал кучу денег и тут же оперативно все истратил, через пару месяцев после выхода материала в свет мы уже снова оказались на мели, к тому же жизнь в подполье отнимает большое количество сил и материальных ресурсов. Еще я загремела в больницу.
- Ты мне ничего по телефону не рассказывала...
- Если-бы я стала тебе все рассказывать по телефону, твой богатый американский муж через неделю ел бы гороховый суп в благотворительной столовой. Мы бы ликвидировали все его банковские счета. Ну а я... По идее, я должна была бы встречать тебя в Шереметьеве, вскармливая одновременно грудью двухмесячного младенца, по примеру сомалийских беженок, видела их в аэропорту? Трогательно бы я смотрелась? Но не судьба. Старость, Эванжелина, старость... В мои годы уже не рожают. Я ведь в принципе шепелявая, полуразрушенная старушка.
- Это в двадцать девять лет-то! - возмутилась Эванжелина. - Я тебя живо реанимирую! Как только ты увидишь, что я тебе привезла...
- Шмотками меня не восстановишь, проблема здесь, - обреченно вздохнула я, бросила руль и тоскливо прижала руки к груди. Машину тут же повело.
Эванжелина завопила:
- Держи руль!!! У меня на заднем сиденье в чемоданах по крайней мере восемнадцать новых костюмов из Парижа, с авеню Монтань, и девяносто пар прозрачных чулок с ароматом лимона, и я во всем этом еще хочу пройтись по Москве! Ты что, задумала лишить меня такого удовольствия?! Я мечтала об этом последние восемь месяцев! По Манхэттену идешь - хоть бы один нормальный человек обратил внимание. Оборачиваются или развязные негры-рэпперы, или гомосексуалисты, заинтересовавшиеся фасоном юбки, или потенциальные маньяки. А полноценные, культурные мужики даже глаз не поднимут: опасаются обвинений в сексуальном преследовании - sexual harassment это у них называется. А знаешь почему? Потому что американки террористки, зацикленные на чувстве собственного достоинства. Оно у них чересчур обострено, у всех до одной - и у толстух в шортах, с мороженым в кулаке, и у деловых грымз в очках и с "дипломатом", накачанных шейпингом и каланетикой. Поэтому нормальные, по-здоровому агрессивные мужчины вымерли, как тиранозавры. Но в Москве, как я уже поняла, порядок?
- Порядок, не волнуйся, моя озабоченная клубничка, - пробубнила я, пытаясь втиснуться между серебристым "Саабом-900" и 29-й "Волгой". - Даже мне иногда удается урвать долю сексуального преследования. Хотя нечасто.
- Прекрасно, - удовлетворенно вздохнула Эванжелина. - Все-таки я люблю свою историческую Родину...
***
Вечером Эванжелина подъела все запасы нашей деревенской непривилегированной пищи, которая совсем не предназначалась для ее угощения: старые макароны с тушенкой и два фаршированных перчика в сметане. Я же от души давилась заморскими деликатесами. В принципе лангуста можно было бы купить и в супермаркете за углом, но у меня не было на него денег.
А утром Эванжелина с визгом накинулась на меня, когда я открывала для Антрекота кильку в томате. Антрекот, как истинный джентльмен и радушный хозяин, мужественно стерпел похищение завтрака, только его пушистый толстый хвост вздрогнул и упал сосиской: "Вот до чего довели женщину ужасы империализма!"