За окном стояло зябкое, свежее, влажное утро. На асфальте подсыхали темные пятна от дождя, который тихо шелестел всю ночь, пока мы с Эванжелиной обменивались впечатлениями девяти месяцев разлуки, а Антрекот с блаженной мордой лежал между моим и Эванжелинкиным голыми плечами и пыхтел от наслаждения.
Сегодня на работу мне суждено было прийти во всем новом разбогатевшая подруга постаралась. В семь утра мы уже встали: сидя на кровати, я натягивала суперплотные бежевые сверкающие колготки, а Эванжелина в шелковых кружевных панталонах совершала пятнадцатиминутный экзерсис - размахивала руками и ногами в такт телевизору. Антрекот пристально следил за ее замысловатыми телодвижениями, и в какой-то момент я испугалась, что его шея закрутится спиралью и голова отвалится.
"...А сейчас несколько сообщений криминального характера, - трещал телевизор, - 13 августа ушла из дома и не вернулась Лозинская Дарья Дмитриевна, 1974 года рождения. Рост 165 сантиметров, хрупкого телосложения. Волосы длинные, волнистые, каштанового цвета. Глаза серые. Была одета в шелковый костюм вишневого цвета, туфли на высоком каблуке такого же цвета. Имела при себе небольшой кожаный саквояж с отделкой из желтого металла. Последний раз девушку видели..."
- Боже, какая прелесть! - воскликнула Эванжелина, увидев на экране фотографию пропавшей девочки, и перестала выписывать ногами пируэты. Да-а, если она была так одета, да еще с такой внешностью... Представляешь, что сейчас творится с родителями? Это кошмар... Днем ребенок ушел из дому с друзьями и бесследно пропал! Нет, это невыносимо! Я сейчас немедленно пойду позвоню в Америку, узнаю, как там Катя.
Я расстроенно поцеловала Антрекота в лохматую макушку и побежала на работу.
Наше рекламное агентство - словно вертлявая мартышка среди орангутангов и гамадрилов. Нас мало, и мы, как я считаю, еще недостаточно профессиональны в области рекламного дела, но солидный журналистский опыт сотрудников и, следовательно, определенная доля наглости, присущая всем представителям второй древнейшей, позволяет нам украдкой цапнуть то там, то тут выгодный заказ, из-под носа у наплодившихся рекламных монстров с пятилетним стажем работы на рынке.
С директором и собственником агентства Володей Потаповым мы знакомы еще со студенческих времен, и когда моя журналистская звезда ярко вспыхнула в спровоцированном мною "деле Тупольского" и едва безвременно не закатилась на казенной койке гинекологического отделения одной из московских больниц, он сам нашел меня, завалил литературой о рекламном деле на английском языке, убедил, что вовлекает в чрезвычайно прибыльное и перспективное дело, отвесил 576 откровенно лживых и потому достигающих цели комплиментов (мастер!), я растаяла, как весенняя сосулька, и расслабленно согласилась. Это было моей очередной этапной жизненной ошибкой. Энергичный, уже частично седой, Володька обладал уникальной способностью эксплуатировать окружающих, вызывая при этом у них смешанные чувства возмущения, признательности, удивления и ликования. Я работала на него четырнадцать часов в сутки: сочиняла джинглы про болгарское лечо, раздевалась перед камерой, если внезапно исчезала фотомодель, а клипмейкеру позарез был необходим кусок женского бедра, подавала кофе нужным клиентам, добывала особые сосиски для презентаций, дрессировала сотрудников воронежского филиала, дарила сувениры коллегам из популярных газет (чтобы наши материалы публиковались в первую очередь), искала талантливых оформителей витрин. И все это - за рублевый эквивалент ничтожной суммы в 54 доллара! В то время, как замороженный бифштекс в рекламируемом мною супермаркете стоил 3 доллара 99 центов.
Я негодовала по ночам, я жаловалась Антрекоту, но каждое утро сломя голову неслась туда, где, как мне казалось, без моего участия все рассыплется. Ставка Потапова была безошибочной: я возмущалась его наглостью, но каждый вечер по телевизору могла наблюдать результаты своей работы, дело шло, и я этим гордилась, а гнусный рабовладелец сыпал комплиментами, восхищался, изумленно целовал ручку и мудро поощрял творческую инициативу. Хотя надо отдать ему должное: и у него часто по утрам чернели под глазами круги, а пятая жена (по заведенному у Потапова обычаю - красавица) плакалась мне в телефонную трубку, что Вова опять всю ночь провисел в каске на стене какого-то дома, помогая рабочим, которых он коварно подвиг на двадцатичетырехчасовую ударную вахту, укреплять рекламный щит...
Вот и сегодня, не успела я припарковать машину на стоянке для сотрудников и без пятнадцати восемь войти в здание, уже наполненное ароматом свежесваренного кофе, как Потапов вылетел мне навстречу с банкой сахара в одной руке и чертежным плакатом - в другой.
- Максимова! Зайди, солнышко!