Они посидели у костра, обняв коленки. Позади на горизонте желтовато отсвечивал Шеффилд, и, если прислушаться, невдалеке шелестели машины, но Гарольд все равно чувствовал отъединенность от остальных людей. Он рассказал пареньку о том, как учился готовить пищу на костре, как узнавал о свойствах растений из книжицы, приобретенной в Бате. О том, что грибы бывают съедобные и ядовитые и что нельзя их путать. Надо, например, обязательно удостовериться, не набрал ли ложных опят вместо вешенки. Иногда он нагибался к огню, раздувал угли, и ярко вздымалось пламя. В воздух взлетали искры, вспыхивали и обращались в пепел, смешиваясь с темнотой. Ночной сумрак звенел от сверчков.
— Вам разве не страшно? — поинтересовался Уилф.
— Пока я был маленький, родителям не было до меня дела. Потом моя жизнь изменилась, я женился, у нас родился ребенок. Но из этого тоже ничего не вышло. Теперь я живу под открытым небом и понимаю, что здесь бояться почти что нечего.
Ему очень хотелось, чтобы и Дэвид слышал его слова.
Перед тем как улечься спать, Гарольд газетой протер изнутри банку и положил обратно в рюкзак, а Уилф в это время забавлялся тем, что бросал собаке камешек в кусты. Она бешено лаяла, то и дело уносясь в темноту, и тут же возвращалась с камешком и клала его у ног юноши. Гарольду подумалось, как сильно он успел привыкнуть к одиночеству и тишине.
Они улеглись по своим спальникам, и Уилф предложил Гарольду помолиться. Тот ответил:
— Я никому в этом не препятствую, но сам с твоего позволения воздержусь.
Уилф стиснул руки и крепко зажмурил глаза. Кончики его пальцев с обгрызенными ногтями казались особенно уязвимыми. Он по-детски склонил голову и что-то зашептал — Гарольд не стал вслушиваться, надеясь при этом, что кто-нибудь или что-нибудь, кроме него, внимает молитве. Понемногу они погрузились в сон, а на небе все еще светлела полоска заката. Тучи висели низко, стоячий воздух не шелохнулся — Гарольд знал наверняка, что дождя не будет.
Несмотря на молитвы, Уилф очнулся ночью в слезах. Гарольд обнял трясущегося в ознобе паренька — тот был весь в поту, — и обеспокоился, не промахнулся ли он насчет грибов, хотя понимал, что ошибки быть не могло.
— Что там за звуки? — содрогался Уилф.
— Просто лисы. Может, собаки. Или овцы. Вот овцы точно блеют.
— Мы с вами не видели никаких овец.
— Не видели, но ночью все становится гораздо слышнее. Ты скоро привыкнешь к этому. Не бойся, никто тебя не обидит.
Он поглаживал Уилфа по спине и упрашивал уснуть точно так же, как Морин увещевала Дэвида, которому после похода в Озерный край начали сниться кошмары.
— Все хорошо, все хорошо, — повторял он, подражая тону жены.
Он уже жалел, что не подыскал Уилфу лучшего места для первой ночевки; несколько дней тому назад ему попалась незапертая застекленная беседка, и Гарольд роскошно устроился в ней на плетеном диванчике. Даже под мостом было бы комфортнее, хотя там возрастала опасность привлечь нежелательное внимание.
— Чудится, на фиг, всякое, — бормотал Уилф, клацая зубами.
Гарольд достал вязаный берет Куини и натянул его пареньку на голову.
— Мне тоже снились дурные сны, но в походе они прекратились. И у тебя будет так же.
Впервые за несколько недель Гарольд не уснул, а просидел всю ночь возле юноши, перебирая в памяти прошлое и задаваясь вопросом, почему Дэвид выбрал в жизни то, что выбрал, и можно ли было заметить эти ростки в самом зародыше. Изменилось ли бы что-то, будь у Дэвида другой отец, или нет? Он уже давно не растравлял себе душу подобными мыслями. Собака лежала у его ног.
Желтое сияние луны с рассветом выцвело, капитулируя перед лучами восходящего солнца. Гарольд с Уилфом пошли по росе сквозь пушистые розовые метелки осоки, ступая по мокрым прохладным листьям подорожника. На стеблях сверкали самоцветные капельки, а паутинки меж острых травинок повисли мохнатыми облачками. В ярком сиянии низкого светила все контуры и цвета утратили отчетливость, и путники брели словно сквозь туман. Гарольд показал Уилфу матовую тропку, тянувшуюся вслед за ними по заросшей обочине.
— Это мы, — пояснил он.
Уилфу по-прежнему не давали покоя неразношенные кроссовки, но невыспавшийся Гарольд и сам еле брел. За следующие два дня они с грехом пополам добрались до Уэйкфилда, но бросить паренька Гарольд не решался. Уилфа по ночам мучили приступы паники и кошмары; он уверял, что когда-то натворил бед, но что Господь его помилует.