Они зашли в кофейню, расположенную на первом этаже универмага: Морин решила, что следует доверять только тому, что хорошо знаешь. Девушка за прилавком уставилась на Гарольда, словно припоминая, а Морин, несмотря на гордость за него, почувствовала себя немного не у дел. В дорогу она в последний момент решила обуть новые, еще не надеванные кроссовки; они отблескивали на ее ногах, словно маячки.
— Столько всего разного, — произнес Гарольд, задумчиво разглядывая кексы и пирожные — каждое в отдельной бумажной корзиночке. — Ты точно не против заплатить, Морин?
Ей же хотелось глядеть и глядеть на него. Впервые за много лет голубые глаза Гарольда вновь засияли живостью. Он теребил огромную бороду, скручивая из волосков сосульки, и они топорщились, словно сахарные шипы. Морин стало интересно, догадалась ли девушка за прилавком, что Гарольд пришел со своей женой.
— Что ты возьмешь? — спросила она.
Ей хотелось добавить «милый», но слово почему-то застеснялось и не захотело произнестись.
Гарольд попросил купить ему, если можно, ломтик торта «Марс» и клубничное фраппе. Морин звонко рассмеялась, словно его заказ стоил ей кучу денег.
— А мне, пожалуйста, чай, — обратилась она к девушке за прилавком. — С молоком и без сахара.
Гарольд добродушно улыбнулся продавщице, чье имя значилось на табличке, приколотой над левой грудью. Та, к изумлению Морин, покраснела до корней волос и тоже расплылась в улыбке.
— Вы тот самый, из новостей, — сказала она. — Паломник. Мои приятели считают, что вы — просто отпад! Вы подпишете мне?
Она протянула руку и подала фломастер, а Морин в очередной раз подивилась, когда Гарольд без колебаний вывел автограф на нежной коже девушки повыше запястья и следом надписал: «Всего доброго, Гарольд». Он даже ничуть не смутился.
Девушка согнула руку в локте и долго в упор рассматривала подпись. Затем поставила на поднос напитки и пирожное, положив вдобавок булочку.
— За мой счет, — сказала она.
Морин в жизни не видела ничего подобного. Она пропустила Гарольда вперед. Стулья перед ним сами собой раздвигались, а голоса смолкали. Морин заметила, что посетители кофейни бесцеремонно разглядывают его и что-то шепчут друг другу из-под ладоней. За столиком в углу пили чай три дамы приблизительно ее возраста. Морин стало любопытно, куда подевались их мужья: играют в гольф, умерли или тоже слиняли от своих жен.
— Добрый день! — жизнерадостно поприветствовал Гарольд абсолютно незнакомых ему людей.
Он выбрал столик у окна, чтобы присматривать за собакой, оставшейся снаружи. Та лежала на тротуаре и грызла камень, как будто ожидание для нее было самым что ни на есть занимательным делом. Морин пронзило ощущение родства с ней.
Они сели напротив друг друга, а не рядом. Несмотря на сорок семь лет совместных чаепитий, Морин, пока наливала себе чай, не могла унять дрожь в руках. Гарольд втянул щеки, с шумом всасывая через соломинку коктейль. Морин из вежливости подождала, пока он проглотит, но слишком промедлила, и они начали одновременно:
— Как приятно…
— Как чудесно…
Оба рассмеялись, как будто не были знакомы тысячу лет.
— Нет, нет… — уступал Гарольд.
— Ты первый, — возражала Морин.
Они словно вернулись к прежним спорам и снова занялись напитками. Морин хотела долить в чашку молока, но рука ее опять дрогнула и выплеснула все разом.
— Люди часто узнают тебя, Гарольд?
Ей казалось, что она интервьюирует его для теленовостей.
— Больше всего меня в них поражает то, до чего они все отзывчивы.
— А где ты спал сегодня ночью?
— В поле.
Она благоговейно покачала головой, но Гарольд, очевидно, понял ее по-своему и поспешно спросил:
— От меня, случайно, не пахнет?
— Нет, нет! — торопливо разуверила его Морин.
— Я мылся в ручье, а потом еще умывался в питьевом фонтанчике. Вот только мыла у меня нет…
Он уже расправился с пирожным и теперь нарезал даровую булочку. Он ел с такой быстротой, будто глотал, не жуя.
Морин предложила:
— Я могу купить тебе мыла. Я видела по пути сюда магазинчик «Боди шоп»[31]
.— Спасибо. Ты очень любезна. Но мне не хочется нести с собой лишнее.
Морин вновь пронизал стыд за собственную глупость. Она-то надеялась засверкать перед Гарольдом всеми цветами радуги, а в результате явилась перед ним серой мещаночкой.
— А… — понурив голову, вымолвила она.
Боль в груди все нарастала, сжимала ей горло и мешала говорить. Рука Гарольда подала ей измятый носовой платок, и Морин окунула лицо в его скомканную теплоту. Платок пах мужем и их общим прошлым. Все напрасно. У нее на глаза навернулись слезы.
— Это из-за встречи, — оправдывалась Морин. — Ты выглядишь таким молодцом…
— И ты выглядишь молодцом, Морин.
— Нет, Гарольд, я слишком заброшена.
Морин принялась утирать лицо, но слезы все равно текли меж пальцев. Она не сомневалась, что продавщица пялится на них из-за прилавка, и посетители тоже глазеют, и те безмужние дамы. Ну и пусть… Пусть себе смотрят.
— Гарольд, я очень скучаю по тебе. Если бы ты только вернулся…
Она смолкла, ощущая, как пульс отдается во всем теле.
Гарольд наконец поскреб в голове, словно она у него болела или он хотел что-то в ней сдвинуть.