Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера

— Не потому, что я такой плохой, ленивый или безответственный. Я люблю свою работу, люблю оперировать. Если хочешь знать, то мне до сих пор приятно слышать слова благодарности, приятно творить добро. Особенно — со счастливым концом.

— Тогда я тебя не понимаю, — признался Данилов. — В чем дело?

— В исходе, — нахмурился Байбаков. — В том, что определенный процент операций заканчивается летальным исходом. Так вот — я предпочитаю оперировать тех, кто понимает это. Я говорю людям, что я не кудесник и что в Москве есть много куда более именитых, знающих и умелых хирургов. Тех, кто после этого продолжает хотеть оперироваться у меня, я оперирую. Это — мои больные. Мои единомышленники. И нервотрепки от них куда меньше, чем от тех, кто стопроцентно нацелен на чудо. Ну, ладно, мне пора. Не пропадай!

— И ты не пропадай!

Достав из кармана наладонник, Данилов сначала подумал, что тот снова забарахлил, и запустил перезагрузку — весь экран плыл сиренево-фиолетовыми пятнами. В ожидании завершения процесса, он поднял глаза и увидел, что белый халат проходящей мимо женщины тоже покрыт пятнами. Таким же пятнистым оказался и потолок, но лучше бы Данилов не поднимал к нему глаз — от запрокидывания головы подутихшая было боль усилилась раз в десять. Данилов поспешил в машину — глотать таблетки посреди приемного отделения, да еще и всухую, было бы неуместно. Или пристали бы с расспросами, или же сочли бы наркушей, вроде телевизионного доктора Хауса.

Еще одна таблетка седальгина вкупе с двумя таблетками но-шпы полностью избавили Данилова от пятен перед глазами и частично — от разлитой по голове боли. Приятная неожиданность — вместо очередного вызова одиннадцатой бригаде разрешили вернуться на подстанцию.

— Погоди-ка трогать, Петрович! Я в салон пересяду.

В салоне Данилов улегся на носилки и предупредил:

— До следующего вызова я полежу тут. Вера, попытайся взять обед на подстанции…

— А вы обедать не будете? — уточнила Вера.

— Я уже пообедал, надо бы переварить, — ответил Данилов. — Карты занеси в диспетчерскую и до следующего вызова забудь про меня.

— Хорошо, — Вера ласково погладила Данилова по плечу. — Отдыхайте.

— Ты — моя вторая мама! — похвалил ее Данилов.

Петрович вел машину плавно, объезжая все ухабы. Данилов, собравшийся просто полежать с закрытыми глазами, незаметно уснул.

Разбудили его женские голоса. Машина стояла на месте, Веры и Петровича в ней не было. Данилов снова закрыл глаза и от нечего делать вслушался в разговор снаружи, без труда разбирая слова, благодаря своему музыкальному слуху.

— Это несложно — конверт тонкий. Положу его в бумаги и под разговор оставлю на столе. Главное сказать что-то вроде: «Я принесла то, что вы просили»…

По легкой хрипотце и манере растягивать ударные гласные Данилов без труда распознал голос старшего фельдшера Казначеевой.

— Ну и делай, раз знаешь, а меня не впутывай.

«Рогачевская, — узнал Данилов. — Встреча старых друзей на нейтральной территории. Интересное кино!»

— Я тебя, Люда, не впутываю, я тебя прошу. Так — надежнее. Тем более что и у тебя есть свой интерес. Дело-то несложное — скажешь, что проходила мимо и услышала…

— Подслушала!

— Да. Сначала услышала, заинтересовалась и стала подслушивать. А в приоткрывшуюся дверь увидела нас с Новицкой. Это чтобы сомнений не было. Так против ее «не было такого», будет два наших «да, было такое».

— Ее же посадят!

— И хрен с ней. Тебе что — ее сына содержать и воспитывать? О себе подумай!

— И что я должна услышать?

— Как она говорит мне: «Надежда Константиновна, ваше спокойствие обойдется вам недешево…» Нет, лучше я тебе на бумажке запишу. Выучишь наизусть, чтобы наши показания совпадали слово в слово. Так надо — допрашивать будут порознь и сличать показания. И не только, кто чего сказал, но и кто где сидел или стоял. Елена, разумеется, сидела за столом, а я стояла. Прямо перед ее столом и стояла, ни на какой стул не садилась и руки у меня были пустые.

Рогачевская что-то сказала. Очень тихо, настолько, что Данилову не удалось разобрать ни слова.

— Дура, все продумано! И дверь у заведующей часто распахивается — язычок ведь еще при Тюленькове сломался, и если она чуть открыта, то в первую очередь видно того, кто стоит напротив стола. Хочешь — прорепетируем. Я сейчас к ней зайду, дверь притворю не до конца, а ты посмотришь…

— Ну тебя с твоими репетициями!

— Так что — договорились?

— Договорились…

Для приватных разговоров на подстанции не найти места лучше, чем гараж. Там почти всегда пусто, разве что изредка кто-то из водителей возится с мелким ремонтом своего автомобиля. Казначеева и Рогачевская и предположить не могли, что кто-то подслушивает их разговор.

— Я ей устрою легкую жизнь! — пообещала Казначеева. — Получение взятки — это серьезно. До пяти лет.

— Сама поостерегись, — посоветовала Рогачевская. — От Жорки есть вести?

— Звонил недавно…

— Звони-и-ил?! — удивилась Рогачевская.

— Что ты глаза вылупила? Сейчас с этим просто — в каждой камере по мобильнику…

Данилов понял, что речь зашла об Ольшевском.