Невероятные женщины, которые изменили искусство и историю

Во всех нас и в самой себе Нил прежде всего видела живого человека. Она писала нас такими, как мы есть: уродливыми, растерянными, помешанными – жалкими и прекрасными. «Я старалась отражать все простосердечно», – однажды сказала Нил о своей работе. Ей это удавалось до безобразия хорошо.

Глава 10. Ли Краснер

Я ничем не жертвовала.

ЛИ КРАСНЕР

НА ФОТОГРАФИИ, сделанной летом 1927 года, две сестры в купальных костюмах позируют плечом к плечу на песчаном пляже. Девятнадцатилетняя Ленор абсолютно спокойно смотрит в камеру, а семнадцатилетняя Руфь улыбается, но отводит взгляд. Они выглядят как самые обычные американские подростки, но это не совсем так.

К тому времени имя Ленор (так она называла себя сама) успело уменьшиться до Ли (так ее называли приятели из художественной школы, которую она посещала при колледже Купер-Юнион в Манхэттене). Свою судьбу она выбрала много лет назад: «Я не знаю, откуда взялось слово ИС-КУС-СТВО, но уже в тринадцать я твердо знала, что хочу быть художником». Не самый предсказуемый выбор для дочери эмигранта, торговца рыбой из Бруклина.

При рождении ей дали имя Лена

. Она была шестой из семи детей в семье Краснер и оказалась первой, рожденной в Америке – ровно через девять месяцев после воссоединения ее еврейского отца и русской матери, на два года разлученных друг с другом. Два года спустя родилась Руфь. Две совершенно американские девочки, Лена и Руфь, стали фактически обособленной семьей внутри большой ортодоксальной еврейской семьи, говорившей исключительно на идише и русском. Они спали в одной кровати и росли в двух мирах: старом и новом.

К тому времени, когда была сделана фотография на пляже, девушка по имени Ли Краснер всерьез вознамерилась покорить Новый Свет и установить свой флаг на его вершине.

* * * * *

Следующим летом, в июле 1928 года, умерла от аппендицита их старшая сестра, Роза, оставив после себя двух маленьких дочерей. Согласно семейным традициям Краснер теперь должна была выйти замуж за своего зятя и воспитывать племянниц. Ее не просили – от нее ожидали этого, как само собой разумеющегося.

Она отказалась.

Место Ли заняла восемнадцатилетняя Руфь, или ее заставили это сделать. Младшая сестра оказалась послушнее, а может быть, не так ясно слышала зов судьбы. Правда, Руфь, по словам биографа Краснер Гейл Левин, «так и не простила сестру».

Ли Краснер. Автопортрет. 1930

Сама Ли Краснер простила себя довольно быстро – и знать это важно.

После смерти Розы, уже в сентябре, Краснер подала документы в Национальную академию дизайна, которая находилась в Верхнем Вест-Сайде в Манхэттене, и была принята. Как в большинстве серьезных художественных школ, студенты этой академии сначала делали наброски с копий античных и ренессансных скульптур и только потом допускались в классы «рисунок с натуры», представив для этого вступительную работу.

Вступительной работой Краснер для курса рисования с натуры стал этот уверенный автопортрет, написанный во дворе родительского дома в сельской части Лонг-Айленда, куда вся семья переехала в 1926 году. «Я прибила зеркало к дереву и все лето писала себя с деревьями на заднем плане, – рассказывала Краснер. – Было сложно – свет в зеркале, жара и жуки». Для ученицы школы, глубоко погруженной в традиционную (другими словами, крайне консервативную) академическую живопись XIX века, это был не только сложный технически, но и очень смелый выбор.

Краснер изобразила себя как серьезную молодую женщину с короткой стрижкой, в грязном фартуке художника и рабочей рубашке с короткими рукавами. Ее пристальный взгляд знаком нам по фотографии на пляже, но здесь она холодно смотрит на саму себя. Пронзительный и даже в чем-то беспощадный взгляд – она не пытается себя приукрасить: большие губы, нос и уши, маленькие глаза. Но есть кое-что и комплиментарное: она вполне осознанно представляет себя как художника. Это я.

Картина помогла ей попасть на курс рисования с натуры (с соблазнительным названием «Живая натура в полном объеме»), где ее даже допустили до обнаженных моделей. Впрочем, преподаватели предупредили: «Когда вы пишете картину в помещении, не стоит придумывать, что она написана на природе». Видимо, они решили, что она зачем-то приписала деревья на заднем плане, хотя в строго натуралистичной манере изобразила нескладные черты собственного лица.

* * * * *

В общепринятом понимании Краснер была далеко не красоткой, что довольно часто отмечалось пишущими о ней. Гейл Левин, знавшая ее лично, писала: «Я никогда не считала Ли уродливой, как некоторые ее современники и авторы, подчеркивавшие это после ее смерти». Однако Левин, подробно распространяясь о великолепной фигуре Краснер, не побрезговала повторить слова студентки Академии дизайна об «исключительно некрасивой, но элегантной и стильной Ли Краснер»: «У нее был огромный нос, обвисшие губы, обесцвеченные волосы, уложенные в длинный гладкий пучок-боб, и ослепительно красивое, сияющее белое тело».