Невеста Борджа

И она снова попыталась схватить меня за руку.

«Она сошла с ума, — подумала я. — Или она обезумела, или она куда глупее, чем я всегда считала». Я отступила назад и сказала:

— Лукреция, если кто-нибудь из нас не останется с моим братом, он погиб.

— Пойдем! — повторила Лукреция, и на этот раз ее голос прозвучал как-то глухо и странно.

Она снова протянула руку, и, внезапно уразумев, что столкнулась с неописуемым предательством, я в ярости потянулась за стилетом.

И тут меня охватила паника: оружие, некогда подаренное мне Альфонсо, исчезло. Кто-то — когда я спала или была чем-то отвлечена — украл его у меня, кто-то, заранее знавший о приходе Кореллы и о том, что должно произойти.

Но о существовании стилета знали всего три человека: Альфонсо, давший его мне, Эсмеральда, одевавшая меня… и Чезаре, спасший меня в ту ночь, когда я пустила кинжал в ход против его пьяного отца.

Я взглянула на Лукрецию с невыразимой яростью, взбешенная ее предательством. Она отвела взгляд.

Я кинулась между Микелетто и моим братом. Мне не оставалось ничего иного, кроме как заслонить Альфонсо собственным телом.

И тут же двое солдат оказались рядом со мной. Они вытолкнули меня в коридор, мимо дона Микелетто и его людей. Я зашаталась и упала на холодный мрамор, сильно ударившись.

Я пыталась подняться, но запуталась в юбках; мне удалось встать лишь тогда, когда Лукреция вышла из наших покоев.

Дверь захлопнулась за ней, и этот стук эхом пронесся по длинному ватиканскому коридору.

А Лукреция медленно опустилась на колени. Из-за двери донесся звук задвигаемого засова.

Я с ненавистью смотрела на Лукрецию. Чудовищность ее деяния просто не помещалась у меня в голове. Но Лукреция не смотрела на меня. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, и глаза ее были мертвыми — в них не было ни капли надежды.

Я закричала на нее с такой силой и яростью, что у меня заболело в груди и засаднило в горле:

— Почему?!!

Я метнулась вперед и опустилась на пол, чтобы быть на одном уровне с Лукрецией. Если бы стилет был при мне, я сейчас убила бы ее. А так я набросилась на нее с кулаками — но без особого успеха, потому что горе поглотило все мои силы и ослабевшие руки не слушались меня.

Лукреция вяло пошатнулась, словно труп; она даже не пыталась защищаться.

— Почему?! — снова закричала я.

Она на миг вернулась из неведомой дали и прошептала:

— Родриго.

И, произнеся это единственное слово, она заплакала — безмолвно, с застывшим лицом, как будто лед таял.

Сначала мне подумалось, будто она имеет в виду Папу, и я преисполнилась отвращения: так значит, этот заговор замыслили они с ее отцом-любовником?

Но потом, увидев неподдельность ее горя, я с внезапным ужасом осознала, что Лукреция имеет в виду свое дитя.

Ребенок. Должно быть, Чезаре нашел ту угрозу, которая могла заставить Лукрецию предать своего мужа, ибо малыш был единственным на всем свете, кого Лукреция любила больше, чем Альфонсо.

В этот момент я ненавидела ее сильнее всего — и лучше всего понимала.

Выкрикивая имя брата, я билась о тяжелую дверь, пока руки мои не покрылись синяками, а Лукреция тихо плакала.

Глава 34

В запертых покоях царила жуткая тишина, нарушаемая лишь моими криками и тихими всхлипываниями Лукреции.

Наконец дверь отворилась, и вышел дон Микелетто.

Я встала и попыталась пройти мимо него, чтобы собственными глазами увидеть, к чему в конце концов привело возвращение моего брата в Рим, но солдаты загородили вход, не давая мне ни пройти, ни заглянуть внутрь.

— Донна Лукреция, — скорбно произнес дон Микелетто, — произошел несчастный случай. Ваш муж упал, и у него открылась рана. Я глубоко скорблю о том, что вынужден сообщить вам столь печальную весть, но герцог Бишелье скончался от внезапного кровотечения.

У него за спиной сивиллы безмолвно взирали с фресок Пинтуриккьо на ужаснейшее преступление.

— Лжец! — пронзительно закричала я, потеряв всякое самообладание. — Убийца! Ты — такое же чудовище, как и твой хозяин!

Микелетто владел собою не хуже Чезаре. Он пропустил мои слова мимо ушей, как будто я ничего не сказала, и полностью сосредоточил свое внимание на Лукреции.

Она не ответила и не пошевелилась, словно бы не заметив поднявшегося вокруг шума. Она так и осталась сидеть на полу, спиной к Микелетто, и по щекам ее струились безмолвные слезы.

— Какой ужас, — пробормотал офицер. — Несчастная не в себе.

Он наклонился было, чтобы взять Лукрецию за руку и поднять ее. Я кинулась вперед и отвесила ему пощечину.

Это ошеломило его, но он был слишком хладнокровен, чтобы краснеть, и тут же взял себя в руки.

— Не прикасайтесь к ней! — крикнула я. — Вы не имеете на это права, негодяй. На ваших руках кровь ее мужа!

Микелетто просто пожал плечами и принялся невозмутимо наблюдать, как я помогаю Лукреции встать. Она двигалась, словно марионетка, лишенная собственной воли; в конце концов, ее дергали за ниточки брат и отец.

Тем временем солдаты вывели арестованных врачей, Клементе и Галеано, и придворных Альфонсо. Представителей послов решительно выпроводили. Неаполитанец сначала отказался уходить, но к его горлу приставили клинок, и он сдался.