– А как же собеседования… С девушками на роль невесты…
– Ну… я немного слукавил.
– Что значит – слукавили?
– Обратился в агентство, сказал, что нам для рекламного ролика нужна актриса на роль… ну девушки легкого поведения… И попросил, чтобы приходили сразу в образе. Я был уверен: ты не допустишь, чтобы бабушкино сердце оказалось разбито.
– Да вы негодяй и манипулятор! А как вы…
– Ну вот опять! – перебил он. – Не вы, а ты. И хватит болтать. Я соскучился.
И действительно… Потом все спрошу, потом… Я запрокинула голову и зажмурилась, обмирая в предвкушении поцелуя, чувствуя, как его лицо склоняется надо мной, как смешивается с моим его дыхание. Ожидание сводило с ума, заставляя прижиматься сильнее и тянуться, тянуться вверх…
Это был странный поцелуй. Невинный, сомкнутыми теплыми губами, словно босс целовался в первый раз и понятия не имел, как надо. А уж кто-кто, а босс умел целоваться. Еще как умел! На конкурсе поцелуев точно получил бы главный приз! Его рот на мгновение оторвался от моих губ, оставив привкус недоумения, и вновь прижался, неумело и скромно. Вот провокатор! Воспоминания о других поцелуях – жарких, бесстыдных, сводящих с ума, таких, как те, перед вечеринкой, которую мы едва не пропустили, – нахлынули огненной лавой, будоража и заводя. Я сглотнула, обвила шею босса обеими руками, буквально впечатавшись в крепкое мускулистое тело, и жадно поцеловала упрямый упругий рот, скользнув языком по нижней полной губе. Он с шумом втянул в себя воздух, а я уже целовала его куда попало: в губы, в подбородок, в гладкую щеку, безумно вкусно пахнущую мужскими штучками для бритья, в уголок рта и снова в щеку – черт, как же мне нравятся его щеки! – куда-то под глаз, в шею… От собственной смелости я так завелась, что искры летели. Я даже укусила его за мочку уха, вырвав хриплый стон.
Его руки гуляли по моему телу, мяли сквозь платье, сжимали, все ближе подбираясь к груди. Господи… Эти ласки прямо через одежду. Они были самыми порочными в моей жизни. Они доводили до безумия. До исступления. До сладкой тянущей боли внутри, почти невыносимой.
Я оторвалась от его губ и снова поцеловала. Требовательно, по-хозяйски, как целует мужчина. Наконец, он не выдержал и, стиснув меня в стальном капкане чуть подрагивающих рук, впился в мой рот.
О-о-о… Что это был за поцелуй… Упоительно приятный, бесстыдный, дерзкий, глубокий, грешный… Воздух стал тягучим и жарким, а потом и вовсе закончился. Да и пусть. Кому он нужен, этот воздух, когда мужские горячие губы и руки творят что-то невообразимое, невозможное, отчего плавятся кости, кровь в венах несется как жидкая лава и внутри дрожит яростный колючий жар, лишающий разума.
Он оторвался от моих губ, рывком развернул меня лицом к зеркалу и встал сзади, продолжая ласкать. О боже… Та девушка, в зеркале… растрепанная, возбужденная, с пьяными дикими глазами в пол-лица, с бордовым влажным ртом… Она не могла быть мной. Однако была. Теперь я не только чувствовала, но и видела, что он делает с ней, зазеркальной… со мной. Это было настолько… неприлично, но вместе с тем вдесятеро усиливало ощущения, доводя их до грани возможного, до пика, почти до потери сознания. Я видела его горящий взгляд из Зазеркалья, видела там руки, блуждающие по синему бархату платья, и чувствовала их на своем теле, по-хозяйски ласкающие везде, где им хотелось. Будто он имел полное право меня так трогать. И мне это нравилось. Ой, как нравилось. Я горела в его руках, металась, не в силах терпеть сладостную пытку, молила о чем-то то ли вслух, то ли про себя. Все смешалось в горячем тумане, мир качался как ненормальный, лишая опоры. Остались только он и я и та пара в Зазеркалье. И всех нас словно затягивало в пылающую глубину жерла вулкана…
И вдруг оказалось, что нельзя больше ждать, и терпеть невозможно, и надо быстрее, и вместе, иначе никак нельзя, иначе не выжить. И спастись можно только вдвоем, слившись, сплавившись, впитавшись друг в друга. И холодная гладь зеркала под ладонями, и полыхающий мир вокруг, и колючий сладкий пожар внутри, и искры перед глазами. Быстрее, еще быстрее, вниз, вверх, все равно…
И ослепительный взрыв, потрясший до основания, и сладкие отголоски пережитого, судорогами расходящиеся по телу. И сладкая истома, захлестнувшая с головой…
Я отлепила руки от зеркала, разогнулась и выпрямилась, с трудом удерживаясь на трясущихся ногах. На зеркальной чистой поверхности, словно следы грехопадения, остались отпечатки моих ладоней. Я посмотрела на свое отражение. И колье, и платье по-прежнему были на мне, даже не помялись. Стянутые до коленок трусики моментально вогнали в краску. Когда они успели слететь, я не помнила. И спрашивать не стала. Я поспешно наклонилась, чтобы их вернуть на место, сзади раздалось:
– Не стоит, лучше вообще снять. Мы еще не закончили… Надо повторить.