Невеста смерти

Жрец что-то кричал ей в след, грозил небесными и земными карами вплоть до лишения звания врача. Она спокойно обернулась, сама удивившись пришедшим на ум мыслям:

— Нет. Никто не сможет лишить меня звания врача по вымышленному обвинению. А нарочно вредить моим пациентам ни один врач не решится.

— Что? — осекся жрец, сразу теряя всю спесь и клокочущий гнев. — О, всемогущий Асклепий… Неужели ты могла такое подумать?

Она не ответила ничего, даже глазами — просто смотрела в его глаза. Жрец не был глупцом и не был негодяем, он беззаветно любил дело, которму посвятил всю свою жизнь. И порой требовал от других такого же самоотвержения — но боги, которым он служил, были богами прежде всего жизни, и он это время от времени вспоминал. Вспомнил и сейчас.

— Иди с миром. Если решила, что там в тебе больше нуждаются пациенты, иди. Но ты уверена?

Она кивнула, не отводя вгляд.

Жрец снова усмехнулся, возвращаясь к язвительно-гневному тону — ему не хотелось отпускать способную и исполнительную ученицу. Он знал подробности ее странной биографии, но не стал вмешиваться, когда узнал о том, что девушку новый ланиста объявил рабыней — счел, что ничего ей не грозит, тем более из виду Рениту никогда не упускал.

— Ну-ну. Учти, в бездну позора и порока ты скатываешься быстро и уверенно.

Она вскинула на него глаза:

— И где же порок? В преторианской гвардии?

Жрец захлебнулся словами и махнул на нее обеими руками:

— Иди уже. И да… Помнишь, что накануне ид мы снова собираемся обсудить трактаты великого Гиппократа?

Она кивнула.

Перевозчик несказанно удивился, увидев ее снова на берегу:

— Я б на твоем месте бы туда не стремился. Глянь, что делается!

Над городом поднимались клубы дыма, а лодки причаливали одна за другой, привозя на осторов женщин и детей, которых их мужьям удалось беспрепятственно переправить в безопасное место.

Ренита с тоской подумала, что, возможно, как и при недавнем пожаре, ее руки потребуются здесь — снова привезут тех, кого вигилы вытащили из-под обломков горящих зданий. Но она действительно решила все же попытаться пробраться к лагерю преторианцев — если в городе беспорядки, то, возможно, уже льется кровь и ее друзья точно не сидят сложа руки. А это означало, что им снова может быть нужна ее помощь. Сердце Рениты сжималось по мере того, как лодка приближалась к глинистому берегу, с которого начинался Рим — она думала о Гайе, безрассудная отвага которой пугала Рениту.

Спрыгнув на берег и сунув положенные два обола лодочнику, тут же загрузившему в лодку новых пассажиров, стремящихся предусморительно покинуть городские кварталы, Ренита пустилась быстрым шагом по знакомым, но так разительно изменившимся улицам.

Ее, закутанную в темное покрывало, не особенно замечали спешащие по одному и целыми группами возбужденные горожане. Несколько раз ее окликали, предлагая присоединится, но ее скорбные глаза и тихий лепет служили своеобразным щитом — люди видели перед собой усталую и испуганную женщину, спешащую к своим детям и не способную ни причинить им вред, ни встать с ними рядом.

В одном из проулков она с ужасом наткнулась на разломанную мостовую, забросанные камни и полусгоревшие повозки, перегораживающие сам проулок. Она прибавила шаг, не в силах заставить себя даже посмотреть, нужна ли ее помощь — удовольствовалась тем, что никто не зовет и не стонет.

Но вот и ей не повезло — стремительно шагая по Субуре, дымящейся и по-прежнему шумной, но шумной не веселым оживлением торговли, а необяснимой ярости, вряд ли до конца осознаваемой самими людьми, она стала свидетелем совершенно безумной сцены — толпа кидала камни в небольшой отряд урбанариев, стремившихся не пропустить ослепленных низменными инстинктами людей дальше, туда, где располагались и конторы писцов. Несколько урбанариев приотстали от вынужденных отступить товарищей, оглушенные ударами булыжников по шлемам, и толпа выхватила их из шеренги, оттеснив остальных. Все это произошло с той же скоростью, с какой пролетают над гладью Тибра ласточки, схватывая на лету насекомых.

И вот на взвозе осталась только небольшая группа людей, не больше трех-четырех человек, пытающихся добраться до совсем еще молодого урбанария, из последних сил отбивающегося мечом от каких-то лопат и палок. Его лицо было наполовину залито кровью, его шатало, но он старался не причинить вреда нападавшим на него согражданам — лишь пытался выбить у них из рук их «оружие».

Ренита в ужасе прижалась спиной к стене, чувствуя все неровности грубо отшлифованного песчаника. Она лихорадочно пыталась вспомнить, есть ли обходные пути — и не могла вспомнить, все же привыкла ходить по основным улицам, ей же были интересны только надежные, годами проверенные лавки, торгующие снадобьями и требующими тщательного изготовления инструментами. Поэтому в грязные кварталы с сомнительными лавчонками она и не забредала — и что занесло ее сейчас, так только страх перед перегороженными то баррикадами, то повозками вигилов улицами центральной части Рима.