Невеста столетия

Огюстин задержалась возле ростового зеркала. Из тёмного отражения на неё смотрела девушка, задрапированная в широчайшее ночное платье. Льняные волосы на прямой пробор, высокий выпуклый лоб, прямая переносица, широко расставленные серые глаза. Губы – не лепестки роз, обычные розовые губы. Лицо в форме сердечка, резко сужающееся к подбородку. Не писаная красавица, но и без изъяна.

Из темноты зазеркалья вынырнуло темноглазое женское лицо. За спиной Огюстин стояла Оана Стан.

Оана окинула Огюстин холодным взглядом и ушла в свой угол просторных апартаментов, скрылась за балдахином кровати.

Легла в постель и Огюстин.

– Как вы думаете, у кого больше шансов стать королевой? – шепнула Катя.

– Всё давно решено за нас. Можно подумать, ты об этом не знаешь, – резковато ответила Оана.

– Кто увереннее всех держался? Моргана Ноел Видаль и пэри Юлдуз аль-Джабир, – сказала Огюстин.

– Все смотрели только на них, – вздохнула Катя.

– Что поделать. Значит, мы всего лишь актёрки второго плана, – вздохнула Оана Стан.

«Ты-то предприняла шаги, чтобы выбиться в королевы», – подумала Огюстин.

– О Надиель, прошу тебя помочь мне обрести силу, необходимую для достижения моих высших целей, – пробормотала Катя Сеймур.

«Кто такой Надиель? Кажется, ангел Козерога. А кто я по знаку Зодиака? Рыбы? Да, Рыбы. Кто мой ангел? А чёрт его знает», – засыпая, думала Огюстин.

Её снился родной дом, дождь за окном, мокнущие розы, колдующая Оана, властный Флориан и задумчивый Нориберт; скользящие в серебре морганы, гордо выступающие в золоте пэри, летящие поветрули, неистово пляшущие дриады…

Глава 3

Сказано: к ночи не поминай чертей.

Огюстин приснилась узкая, высокая – потолок теряется во тьме, в шуме ветра, в хлопанье крыльев летучих мышей, – комната, заставленная книгами.

Посреди комнаты стоит круглый стол, накрытый на пять персон. За столом – пять женщин, пять полупрозрачных теней. Женщинам-теням нехорошо в комнате, душно, она давит их, подобно могильной плите, но они не имеют сил встать и уйти.

Огюстин с удивлением обнаруживает среди теней себя. И Огюстин понимает: это её душа.

Перед душой, сидящей напротив Огюстин, стоит бокал с белым вином.

Перед душой, сидящей справа от Огюстин, горит свеча в золотом подсвечнике.

Перед душой, сидящей слева от Огюстин, лежит платиновое ожерелье изумительно тонкой работы.

Перед душой, сидящей наискось от Огюстин, в хрустальной вазе стоит лиловая роза Лавендер Мейландина.

А перед душой Огюстин лежит горсть сырой, кишащей трупными червями земли. Огюстин знает эту землю. В этой земле закопали человека, к которому Огюстин питала чувства. Закопали, как чумную собаку, в дурном, пропахшем испарениями болот, подлеске.

– Огонь – царь, – напористо говорит душа, перед которой горит свеча.

– Вода – царица, – манерно утверждает душа, перед которой стоит бокал с вином из густого тумана.

– Ветер – господин, – мягко произносит душа, играя лиловыми лепестками. Под её миниатюрными пальцами лепестки розы приобретают цвет луны.

Душа, перед которой лежит платиновое ожерелье, мелодично смеётся.

Огюстин хочет промолчать, но неведомая сила заставляет её говорить.

– С огнём, с водой, с ветром не дружись, а с землёй дружись, – молвит Огюстин.

На неё смотрят четыре пары призрачных глаз.

– Дождь – кормилец, – с укором произносит душа с туманом из вечерней зари в бокале, – что бы ваша земля делала без нашего дождя?

– Дождь – наша заслуга, заслуга ветра, – мягко произносит душа, поднося к прозрачному лицу белую, лиловую на кончиков лепестков розу.

– Огню не верь и воде не верь. Огонь да вода – супостаты, – ломким голосом молвит душа, играя платиновым ожерельем.

– Жди горя с моря, беды от воды. Вода и мельницу ломает, – хмыкает обладательница свечи в золотом подсвечнике.

– Земля порождает металл, без которого не было бы ни воды, ни дерева, ни огня, – слова сами вырываются из уст Огюстин.

– Что порождает землю? Огонь, – огонь в свече трепещет.

– Об этом можно спорить до бесконечности, по кругу. «Спи, царь огонь», – говорит царица водица, – бокал с туманом-вином обвивает змеящийся чёрный локон.

– С огнём не шути, с водой не дружись, ветру не верь, – неожиданно серьёзно произносит душа, примеряя на себя платиновое ожерелье.

– Огню да воде бог волю дал. С огнём, с водой не поспоришь, – в один голос отвечают душа со свечой и душа с туманом-вином.

– Где вода, там и беда. От воды всегда жди беды, – хором говорят четыре души.

– Вода и землю точит, и камень долбит, – усмехается душа, делая глоток вина-тумана.

– Не токмо воде, но и огню бог волю дал. С огнём не поспоришь, – возражает душа со свечой, и огонь свечи разгорается, освещая карие, с щедрыми вкраплениями золота, совсем не призрачные глаза души.

– Воды и сам Император не уймёт, – уверенно заявляет душа, держа свой бокал на весу.

– Довольно. Благодарю. Не смею вас больше задерживать, милые леди. Сладких вам снов, – раздаётся тягучий, властный мужской голос.

Из книг в комнату врывается снежный ветер и рвёт в клочья души.