– Нет, ты все неправильно делаешь. – Велин отбирает у тебя птицу и в мгновение ока исцеляет сломанное крыло. Золотистое сияние ослепительно вспыхивает под его ладонями, и миг спустя птаха уже парит в небесах. – В прошлый раз все получилось, что же теперь, а?
Ты молчишь, насупившись. В густой зеленой траве кипит жизнь – ты совсем недавно начала чувствовать всех живых существ вблизи, и пока что это доставляет сплошные неудобства. Но здесь все-таки хорошо, потому что биение сердца полевки или зеленые мыслеобразы травяных скакунов не лезут без спросу в голову, не оставляют после себя фантомных воспоминаний.
Отчаявшись дождаться ответа, Велин сокрушенно качает головой. Нет, он вовсе не сомневается в твоих способностях – если верить ему на слово, не распознать в тебе целителя мог бы только слепой... хотя ты не очень-то ему веришь. Он просто удивлен, отчего силу твоего упрямства никак не удается направить во благо, и винит в этом только себя.
– Знаешь, – вдруг говорит он доверительным тоном. – Когда-то у меня был друг, который в раннем детстве потерял всю семью, как и ты. Это круто изменило его жизнь, и... в общем, он так и не сумел до конца справиться с потерей, хотя твердил, что все хорошо. Я предложил ему исцеление... сказал, что могу приглушить тяжкие воспоминания, сделать их не такими болезненными. Знаешь, что он мне ответил? Что если я лишу его хоть малой доли этой горечи, этой невыносимой, отчаянной тоски – он перестанет быть самим собой.
Ты молчишь.
– Мы тогда из-за этого крупно повздорили, – продолжает Велин, – но теперь мне начинает казаться, что он был прав. Боюсь, когда-нибудь тебе понравится отсекать от себя все, что причиняет боль. Если это произойдет, ты изменишься и никогда не сможешь стать прежней. Не делай этого, Эсме, прошу! Когда дела пойдут плохо и очень-очень захочется решить все одним махом, ты вспомни о нашем разговоре... особенно если меня не будет рядом...
Ты пообещала ему, помнишь?
Пробуждение было не из приятных, но этого следовало ожидать.
Голова болела не так сильно, как после пяти бессонных ночей, и Эсме попыталась привести в порядок расползающиеся мыслеобразы, которые на сей раз больше напоминали улиток, чем рыб, и двигались соответствующим образом. Когда это почти удалось, она открыла глаза и осторожно приподняла голову.
Взгляд «Невесты» тотчас сосредоточился на ней – он больше не был враждебным, но все-таки оставался настороженным. Из иллюминатора лился мягкий розоватый свет – это рассвет или закат? Эсме понятия не имела, сколько времени прошло.
Кристобаль Крейн сидел на сундуке в очень неудобной позе – вытянув длинные ноги к двери, облокотившись о переборку – и дремал. Впрочем, он почти сразу проснулся, откинул свесившиеся на лоб длинные волосы и заметил с улыбкой:
– Вы испортили платье весьма экстравагантным образом, Эсме!
Тут только она сообразила, что одета в длинную рубаху явно с чужого – капитанского? – плеча. Ей захотелось провалиться сквозь землю.