Невезучая

В утренних девяти часовых новостях диктор на центральном государственном канале сделала заявление о похищении двухмесячной малышки Лиззи русского происхождения. Далее она сообщила, что назначена награда тому, кто сообщит о месте ее нахождения. Анонимность гарантировалась. На весь экран показали фотографию моей дочери, сделанную в день, когда ей исполнилось два месяца. Видимо, Фабио передал ее полиции, пока я лежала без сознания.

После этого я не находила себе места, глядя на часы и думая, что вот где-то через полчаса, люди могли бы позвонить и сказать, что там где раньше не было детей, плачет ребенок. Потом я отсчитывала еще полчаса, за это время полицейские могли туда проехать и забрать ее, и ждала, нервно прислушиваясь звонка телефона, с сообщением, что она найдена. Но его не было. Через час я снова уселась перед экраном и вновь выслушала объявление диктора. Потом я начала переключать по каналам и слушать различные интерпретации новостей. Я сидела с пультом в руке, без конца щелкая его кнопками, когда в кабинет заглянула Луиза и сказала, что звонят журналисты. Я ошеломленно посмотрела на нее.

– Что они хотят?

– Спрашивают про тебя?

– Не говори ничего, Луиза, – воскликнула я раздраженно. – Как они узнали про меня?

– Фабио ведь сделал заявление. А где он живет, выяснить легче простого. Ладно, не переживай. Я накажу всем служащим, чтобы ни слова не говорили. Иначе, тут же уволю, – проговорив озабоченным голосом, Луиза скрылась за дверью.

Я и предположить не могла, что сама стану объектом интереса людей. Вскочив на ноги, я начала мерить кабинет, при этом, не упуская из взгляда подъездную дорогу к вилле и экран телевизора.

Я смотрела телевизор до трех часов дня и почувствовала, что больше уже не могу слушать бесконечно объявление о похищении дочери. У меня начала кружиться голова и стала подступать к горлу тошнота, так что я бросилась к подносу, на котором стояла уже остывшая еда, принесенная мне Анни в двенадцать часов дня с просьбой, чтобы я поела, иначе снова могу потерять сознание.

Луиза, заглянувшая ко мне и увидевшая, что я сижу и медленно жую мясо, молча одобрительно кивнула мне головой и с довольным видом удалилась.

До шести часов вечера я ходила и ходила, то по кабинету, то перед домом, пристально вглядываясь в дорогу на горизонте. Но ничего, ни облака пыли от ехавших машин, ни самой машины не было видно.

В семь я снова включила телевизор, но кроме объявлений о похищении и награде, ничего нового не сообщили. За окном стало уже темнеть, снова нагнетая на меня ужасные мысли о судьбе моей малышки. Я попросила, чтобы не включали свет на улице, освещающий подъездную дорогу, так в темноте я могла издалека разглядеть фары приближающихся к вилле машин. Слез у меня уже не было, я выплакала их за вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Сухими болевшими глазами я всматривалась в темноту в ожидании блеска света фар, но напрасно, отчего мои мысли принимали все более пессимистический характер.

В двенадцать ночи я потеряла всю надежду на то, что я увижу Лизу.

Я сползала по стене на пол возле окна, и закрыла глаза. Хотя их можно было и не закрывать, в кабинете стояла кромешная тьма. Я специально не включала электричества в комнате, чтобы лучше был виден любой проблеск света на улице.

Не знаю, как это получилось, но когда я открыла глаза, то поняла, что уснула на какое-то время. Меня разбудил стук закрывшейся двери автомобиля и мужские голоса.

Я вскочила на ноги, усиленно прислушиваясь, и выглянула в окно. Фабио с итальянской горячностью костерил прислугу, за то, что не было включено уличное освещение. Он шел к дому рядом с высоким мужчиной, державшим на руках какой-то сверток, и тут ярко вспыхнул свет, освещая их усталые лица и заставляя морщиться.

Не помню, откуда взялись у меня силы, чтобы прежде, чем они открыли входную дверь, я уже стояла в холле.

– Ольга, – радостно вскрикнул Фабио при виде меня, переступая с Олегом порог, – мы привезли Лиззи!

Я, не веря своим глазам, смотрела на Олега, державшего на руках нашу малышку в незнакомом мне одеяле. Я протянула к нему дрожащие руки, и он осторожно переложил на них безмятежно спящую Лизу. Ее лицо было также прекрасно, щечки такие же пухлые и румяные, и беззвучные слезы радости и облегчения, что она снова со мной, градом полились из моих глаз.

– Ну, вот, ведь все уже закончилось, – вздохнул разочарованно Фабио.

– Это от счастья, – прошептала я, боясь разбудить дочку, и крепко прижала к себе.

– Пойдем, уложим ее в кроватку, – услышала я сдержанный голос Олега, хранившего до сих пор молчание.

Прозвучавшие русские слова для меня были настолько неожиданны, что я несколько секунд смотрела на него, будто не понимая, о чем идет речь.

– Пойдем, – наконец сказала я, и, не оглядываясь, направилась к лестнице.