Невидимка. Фельдшер скорой – агент уголовного розыска

— Наркотики списывать, — уточнил Иван. — Меня как тузик тряпку рвали за каждую ампулу, старший врач допрос с пристрастием устраивала. Соседей обзванивала, правда ли я из коробочки укол сделал? Требовала в карту двух свидетелей писать, что я точно всю ампулу ввел.

— Бред, — сказал Сидорчук, — самодеятельность. Нет таких приказов. В карте запись, подчеркнуть красным карандашом препарат в списке лечения и написать два рецепта, можно под копирку. Никаких свидетелей. А если ты на авто ночью приедешь, там переломанные все, какие свидетели? Хрень это. Твои прежние начальники сбрендили от бздительности. — Он так и сказал: «бздительности». — Никто тут с тебя никаких свидетелей требовать не станет. Хоть себе коли, а не больному. ЮАНу до фонаря. Попадешься — вышвырнет с подстанции. А не попался, делай, что хочешь, только карты оформляй правильно.

Сидорчук закончил обед. Он мыл посуду, когда по селектору донеслось, что у него вызов.

— Андрей Геннадиевич, — Иван вспомнил совет Штирлица, что собеседник помнит последнюю тему разговора, а он не хотел, чтобы Сидорчук запомнил, что они обсуждали списание наркотиков, — вы сказали, что старые сотрудники скорой Куперина не любили, а за что?

— Вот Мишка сейчас приедет, спроси его, я не успел проникнуться такой ненавистью к этому козлу. У Миши на него большой зуб, прямо клык тогда был. Он, когда Куперина взяли — на радостях жутко надрался. Никогда его таким счастливым не видел. Даже странно. Вот ты мне напомнил, и я теперь думать буду. Действительно, с чего бы?

— А вы его не спрашивали?

— Нет, — Сидорчук удивленно посмотрел на Ивана, и ясно было, что странность поведения старого друга ему только сейчас пришла на ум. — Он тогда сказал странную фразу: «Посмотри в глаза чудовищ». И я его не понял. Вот он приедет, ты его и допроси, что он имел в виду? А у меня, извини, вызов!

В кухню вошли двое еще не знакомых сотрудников подстанции. Коренастый темноволосый парень с выпученными черными глазами встал перед Иваном.

— Ты кто?

— Фельдшер, Иван Тупицын. — Иван привстал, поднимая руку для пожатия. Пучеглазый сделал вид, что не заметил руки, отошел к холодильнику.

— Так это ты теперь — персональный лекарь мамаши Бейкер?

Иван усмехнулся.

— Скажешь тоже. Просто удачно в вену попал.

— Ну, нет, — пучеглазый налил себе в кружку кефир, — она бы не зудела теперь всем, что наконец-то на подстанции появился нормальный фельдшер, а не рукожоп.

— Она что вызывала опять?

— Да она каждый день вызывает. — У пучеглазого на верхней губе остались белые кефирные усы. — То ноги болят, то подушку поправить, то в жопу поцеловать… затрахала уже. То солутану ей купи, потому что у нее закончился. ЮАН с ней носится как с золотой курицей.

— Может быть, сальбутамол? — удивился Иван, — зачем ей солутан?

— Пьет его, литрами. Он же отхаркивающий.

— А что у нее трое сыновей, сами купить не могут?

— А то! — пучеглазый, включил плиту и поставил чайник, — твари, воду выпили, а поставить нет никого. Жди теперь, пока закипит. Понимаешь, мы медики, в аптеке можем взять и пять флаконов и десять. И без рецепта. Нам продают.

— Зачем столько? — удивился Иван.

— Ты что, вчера родился? — пучеглазый еще налил кефир. — За пузырь солутана торчки хорошие деньги дают. Из него «винт» делают.

— Винт — это метамфетамин первитин? Эфедрон?

— Ну да. А мамаша солутан так глушит, из горла.

— Но это же вредно для сердца, — сказал Иван. — У нее и так гипертрофия правых отделов.

— Грамотный чо — ли? — собеседник заинтересованно смотрел на него.

— Ну, так, разбираюсь. У астматиков это характерное осложнение — легочное сердце. Как тебя зовут?

— А, да, извини, забыл. Александр Линдер, фельдшер. — Линдер шутливо «щелкнул каблуками» кроссовок и отдал честь.

— К пустой голове… — начал Иван, но Линдер его перебил.

— Брось, это в совке, а в американской армии отдают честь и без шапок. Все это условности. Честь моя, кому хочу, тому и отдам… и как хочу. — За Линдером вошел еще один незнакомый субъект, как и Сашка явно неславянской внешности. Тощий, с изрытым старыми прыщами лицом над выступающим кадыком и с огромными ушами как у котов ориентальской породы.

— Здгаствуйте, — сказал ушастый субъект, — Саша пгедставьте нас.

— Без пгоблем, — явно глумясь над ним, сказал Линдер, — позвольте пгедставить: доктор Песах Изгаилевич Пинскер, пгошу жаловать, но любить не обязательно, а это личный фельдшер нашей незабвенной и горячо нелюбимой Ма Бейкер — Иван Тупицын.

— Можно, Павел, — сказал Пинскер. Он прошелся по кухне, и от его ушей потянуло ветерком, как от лопастей вентилятора. — Так вот ты какой — севегный олень?! Наслышан… поздгавляю!

Иван заинтересованно следил за колоритной парочкой. На реплику доктора он скромно махнул рукой, пробормотав «ерунда».

— До сих пог, — сказал Пинскер, — мы с вами не совпадали сменами, Иван, что пгивело вас сегодня?

Иван заметил, что, во — первых, Пинскер старается употреблять поменьше слов с буквой ЭР, а во — вторых, не особенно переживает по поводу своей картавости.

— У меня движок задымил, — объяснил Иван, — попросил шоферов разобраться.