Невидимый человек

— Не волнуйся, — сказал он. — Брат Хэмбро — прелюбопытный персонаж, а обучения все равно не избежать. Твоя сегодняшняя речь — экзамен, который ты сдал блестяще, а теперь тебя нужно подготовить для настоящей работы. Вот адрес; завтра первым делом навести брата Хэмбро. Его уже предупредили.

Домой я пришел истерзанный усталостью. Нервное напряжение не отпускало, даже когда я принял горячий душ и забрался в постель. Я был настолько разочарован, что мечтал лишь отключиться, но мозг упорно возвращался к собранию. Оно действительно состоялось. Мне повезло, я нашел правильные слова в правильное время и понравился аудитории. Или неправильные слова, но в правильном месте — не столь важно, главное — публика меня полюбила, мнение братьев не в счет, и отныне моя жизнь начнет меняться. Она уже изменилась. А главное, до меня дошло, что хоть я и выступал без подготовки, но и сейчас бы не отказался от сказанного. Прежде всего мне хотелось расположить слушателей, а также наполнить речь содержанием, чтобы Братство увидело во мне интерес. В итоге получилось абсолютно неожиданное выступление, как будто другая личность внутри меня задавала тон и произносила слова. А коли так, оно и к лучшему, иначе не видать мне этой работы.

Я даже говорил в несвойственной мне манере — любой, кто знал меня по колледжу, подтвердил бы. Но иначе и быть не могло, ведь я сам стал новым человеком, хотя и выступал как старомодный оратор. Во мне произошла трансформация, и теперь, лежа в темноте под одеялом, я проникся симпатией к слушателям, которых мне так и не удалось рассмотреть. Они были со мной с самого первого слова. Желали мне успеха и вняли моему голосу, когда мне посчастливилось обратиться к ним с речью. Я им принадлежал. Когда эта мысль пронзила меня, я резко сел и обхватил колени. Наверное, таково значение выражения «посвящен и освящен». Хорошо, если так и есть, я не спорил. Внезапно передо мной открывались новые возможности. Я буду говорить от имени Братства и представлять не только людей своего круга, но и гораздо более обширную группу. Ведь аудитория состояла из разношерстной публики, которую волновали не только расовые вопросы. Я сделаю все возможное, чтобы оказаться им полезным. Если мне доверят, я буду стараться изо всех сил. Как еще мне уберечь себя от распада?

Я сидел в темноте, стараясь припомнить, по какому сценарию развивалось мое выступление. Как будто оно уже не имело ко мне отношения. Но я знал: оно мое целиком и полностью; будь у меня стенограмма, непременно прочел бы ее наутро.

В голове вертелись слова и формулировки, а глаза застилал синий туман. Что я имел в виду, когда говорил о себе «стал более человечным»? Повторил за предыдущим спикером или просто сорвалось с языка? Вспомнился дед, но я быстро прогнал эту мысль. Какое отношение имел старый раб к вопросу о человечности? А может, это сказал Вудридж на лекции по литературе в колледже. Я живо представил, как он, слегка опьяненный словами, с презрением и восхищением вышагивает перед доской, испещренной цитатами из Джойса, Йейтса, Шона О’Кейси; нервозный, стройный, элегантный, он расхаживает взад-вперед словно по натянутому канату смыслов, на который никто из нас никогда не отважится ступить. До меня долетели его слова:

— Перед Стивеном, как и перед нами, стояла задача выковать не столько несотворенное сознание своего народа, сколько выковать несотворенные черты своего облика

. Наша задача состоит в том, чтобы воспитать в себе личность. Национальное сознание заключается в способности отдельных личностей видеть, оценивать, сохранять… Мы куем народ, сотворяя самое себя, и затем, к нашему великому удивлению, сотворим нечто гораздо более важное — культуру. Зачем тратить время впустую, зачем формировать сознание того, кто еще не родился? Видите ли, набор из крови и кожи еще не способен мыслить!

Нет, Вудридж тут ни при чем. «Более человечный…» Может, я просто хотел сказать, что все меньше осознаю себя негром, изгнанным из родных мест, с Юга, меньше чувствую изоляцию… Нет, это непродуктивно. Умалить свое значение, чтобы впоследствии приумножить? Пожалуй что да, но в чем я стал «более человечным»? Даже Вудридж таких тем не поднимал. Очередная загадка; ведь при выселении я произнес слова, которые меня не отпускали.