Все это, в свою очередь, использовалось в пропагандистских целях. Маленький человечек, стоявший во главе министерства пропаганды, полагал, что если убедить немецкого солдата в том, что в случае сдачи в плен его непременно убьют, то он будет сражаться до последнего вздоха. Однако это было не совсем правдой. Случалось всякое: много пленных и на самом деле было убито. Но солдат из всей пропагандистской шумихи делал другой вывод. Он сражался до последней возможности. Фактически это означало, что он сражался до тех пор, пока у него оставался шанс отойти. Он мог сам принимать решение. Решение часто определялось постоянным чувством тревоги. Солдат может проявлять чудеса храбрости, но у него нет желания совершать самоубийство. Таким образом, налицо была явная ошибка в расчетах Верховного командования.
По своей сути, все вроде бы было логично. Система держалась только на насилии. И она могла поддерживать свое существование только насилием. Нельзя утверждать, что можно было избежать всех ошибок, допущенных в ходе войны. Но можно с уверенностью утверждать, что все они были порождением этой системы.
Прошло определенное количество времени, пока стали заметны результаты этих ошибок. Поначалу все шло хорошо. Феодосию удалось отбить. Русские снова были изгнаны с Керченского полуострова. Только глубоко под землей, в заброшенных каменоломнях, которые протянулись на многие километры под Керчью, сохранились очаги их сопротивления. Там они держались в течение 2 лет, до весны 1944 года, когда Крым был окончательно нами потерян. Стойкость этих людей заслуживает всяческого восхищения, хотя в то время русские, вероятно, впали в отчаяние при виде возродившейся мощи немецких войск. Они опять обратились в бегство. Когда началось наступление на Кавказ, присущее Востоку чувство фатализма опять возобладало, в плен начали сдаваться целые полки. Не было сомнений в том, что в основном только советские политические комиссары, политруки, поддерживают в войсках волю к сопротивлению. Это понял и Диктатор. Он решил ввести институт политических руководителей и в германской армии. Но, сделав это, он уничтожил прусскую дисциплину, с помощью которой ему удалось одержать все предшествующие победы. И он позабыл, вероятно, также и о том, что за один год войны он не сможет создать тот тип человека, который русским удалось создать за 20 лет, прошедших после революции.
Во время атаки на русские позиции под Владиславовкой, с которой началось новое наступление на Керченский полуостров, мы открыли полевой хирургический госпиталь в маленькой деревушке под названием Петровка. Из-за плохой погоды атака несколько раз откладывалась. Хотя уже наступила весна, время от времени шли сильные ливни, и мы все теперь стали крупными специалистами по распутице – мы не хотели увязнуть из-за нее в грязи во второй раз.
Танковая дивизия, только что прибывшая с Западного фронта, приняла участие в разведке боем, проводившейся на ограниченном участке. Танкисты были хорошо экипированы – у них даже было зимнее обмундирование, и они смотрели с некоторым презрением на наших пообносившихся пехотинцев. Они с азартом приступили к выполнению поставленных перед ними задач, но вскоре застряли в грязи, с которой им ранее не приходилось иметь дело. В грязи утонуло множество танков, и их пришлось вытаскивать с помощью тягачей, после чего их отправили в тыл для капитального ремонта, и только после этого они смогли вновь принять участие в боевых действиях. Пехотинцы звали танкистов «ребятами, надушенными одеколоном» и характеризовали их следующими словами: «Приехали прямо из дома и растворились в прозрачном воздухе». Был издан приказ, запрещавший этот каламбур. Понятно, что таким образом даже те, кто ранее его не слышал, теперь узнали о нем.
В Петровке мы проводили операции сменами по 44 часа, начиная с 4 часов утра и заканчивая в 11 часов утра через день. Выдерживать такое напряжение можно только при определенных условиях – хорошая еда, решимость и большие порции кофе. Если в таком состоянии сделать хотя бы один глоток водки, то любой свалится с ног, как если бы он принял изрядную долю алкоголя. Во время французской кампании один из хирургов из нашего полевого госпиталя был ранен в ногу ниже колена, затем у него наступил паралич некоторых мускулов, его нога так сильно раздулась, что пришлось разрезать сапог. При таком чрезмерном напряжении силы постепенно иссякают, как и во время марафонского забега, кажется, что после 36 часов работы наступает полное физическое истощение, но затем открывается второе дыхание.
Поток раненых иссяк. Я прилег отдохнуть, но уснуть в таких условиях просто невозможно. Я помню свою кровать: матрас покоился на баках с водой. Преимущество такой конструкции было в том, что крысы не бегали постоянно по спящему. Крысы нас также приучили спать закутавшись с головой в одеяло.
Через неопределенное количество времени – оказалось, что прошел всего час, – в комнату зашел наш командир.
– Давай вставай. Прибыли двое раненых с пулевыми ранениями в легкие.