Невидимый мозг. Как мы связаны со Вселенной и что нас ждет после смерти

Первый этап можно охарактеризовать одним словом: «одновременность». Он заключается в том, что сосуществуют разные точки зрения, пусть и не всегда мирно. Адепты противоположных идей и мнений не могут договориться по поводу целей, которых необходимо достичь, типа проблем, которые нужно решить, и методологии, к которой следует прибегать. Этот этап может длиться сотни лет, пока разные подходы и гипотезы не сумеют объединиться и унифицироваться. Тогда и наступает время для второго этапа. На мой взгляд, лучше всего его описывает слово «консолидация». Наконец найдена модель, теоретическая основа, позволяющая объяснить поведение объектов в этой конкретной изучаемой области знания. Результатом станут базовые предположения, не подлежащие изменению убеждения, ценности – все то, что наш автор объединил под общим термином «парадигма». Эти парадигмы принимаются как истинный символ веры и часто имеют почти религиозную окраску. На этой исторической стадии допускается лишь одна точка зрения, все остальные игнорируются. В результате ранее достигнутые договоренности превращаются в монолит. В течение долгих лет не случается ничего нового или необычного. Ученые продолжают трудиться, каждый день выполняя все больше работы и достигая новых результатов.

Однако, к сожалению, действующим парадигмам не удается вечно удерживать свое господство. У научных моделей есть свои границы. Теория объясняет лишь ряд явлений в пределах специфического сектора изучаемой реальности. Это ясно предугадал известный английский поэт Уильям Блейк, который в одном из своих прославленных стихотворений восклицал: «…Но прочь одинарное зренье, Господь нас храни от видений, что Ньютоны видят одни!»[87]

Как же узнать, что текущая парадигма исчерпала свои возможности дать объяснение изучаемым ею реалиям? Приходит пора, когда наука вынуждена столкнуться с явлениями, которые невозможно подогнать под используемые до сих пор модели. Тогда наступает стадия настоящего разлада. Это слово – «разлад» – мы возьмем, чтобы охарактеризовать следующий этап, полный сомнений и замешательства. Сначала корень проблем видится в недостатке таланта у ученого или в несовершенстве технологий. Но когда становится понятно, что это не так, происходит полный крах.

Так же как биологические существа и сама Вселенная, наука и ее дисциплины эволюционируют.

В это время глаза некоторых ученых, сумевших избежать давления собственных нейронных связей, внимательно следят за принятой парадигмой и наблюдают ее неспособность предложить адекватный, достойный доверия ответ на вопросы и зародившиеся тревоги, объяснить замеченные аномальные явления. Именно в этот момент возникает нечто неожиданное, экстраординарное, в самом деле революционное. Появляется ученый или группа исследователей, которые делают новое, смелое предположение. Подходящим для этой стадии словом станет «революция».

Такая гипотеза будет подвергаться критике со стороны консервативных узколобых ученых. В письме к Пуше от 1922 года профессор Брока упоминает, как сложно проходит принятие новой системы убеждений, основанной на наблюдениях, противоречащих установленным нормам. Процесс возникновения революционной мысли может проходить настолько тяжело, что только после смерти представителей старых идей новые наконец имеют возможность проявиться и восторжествовать: «Новая истина, рождающаяся вопреки предрассудкам наших наставников, не имеет ни малейшего шанса преодолеть их враждебность. Не существует ни таких аргументов, ни фактов. Лишь их смерть способна привести ее к триумфу. Новаторам остается лишь смириться и ждать явления этой их союзницы, так же как русские ждали прибытия генерала Зимы»[88]

.

Пусть это утверждение звучит чересчур категорично, не стоит унывать. Безжалостные и грубые нападки конкурирующих сторон являются предвестником неизбежного наступления революционного переворота. Тут-то и приходит момент славы для науки.

В итоге вся эта суматоха уступает место структурированию и консолидации новой системы убеждений, новой парадигме, новому видению мира, которое сможет дать достойное объяснение наблюдаемым аномалиям.

Революционеры и анархисты

Кун не был единственным революционером философии науки во второй половине XX века. Несмотря на то что концепция научных революций осталась практически незамеченной большинством представителей различных дисциплин, к счастью, нашлись выдающиеся умы, которые внесли свой вклад в этот эпистемологический переворот[89].

Одним из таких блестящих мыслителей был Пол Фейерабенд, самая дерзкая фигура среди этой группы бунтарей. В отличие от Куна, Фейерабенд не относился к официальным представителям философии науки. Он увлекался искусством и научным знанием, в середине 1950-х познакомился с Поппером и Лакатосом и был профессором философии науки в Калифорнийском университете в Беркли, где работал до самой своей смерти в 1994 году.