– А вот и померяешь!.. Мы, кстати, и собирались померить эти нейтрино, испускаемые неядерным на первый взгляд объектом. Это Нобелевская премия была бы сразу! Жаль, денег не хватило… Сами же понимаете, перевод кислорода-16 в другой стабильный изотоп – кислород-18 по факту является перестройкой ядерной системы, а она происходит только если вылетают два нейтрино, иначе нельзя: должно сохраняться лептонное число[14]
. У нас вообще все законы сохранения выполняются!– Как же вы их собирались померить? Это же нейтрино! – удивился я.
– Можно померить! Есть так называемый галлий-германиевый детектор, он находится в Баксанской нейтринной обсерватории, директором там был Кузьминов, мы с ним вместе учились. Галлий-германиевый детектор содержит 60 тонн галлия, он регистрирует солнечно-нейтринное излучение и находится глубоко под землей, под горой, в туннелях, я там когда-то проводил исследования, когда мы делали попытку измерения массы нейтрино… Так вот, можно было этого галлия откачать центнер, и вполне хватило бы при потоке 1018
нейтрино в секунду для того, чтобы поймать появление нейтрино из «бака»…– Но вам не дали центнер галлия?
– Да бесплатно дали! Ну там же мужики такие же как я сидят! Когда я сделал им доклад по трансмутации в конференц-зале, они загорелись: давай мы тебе 100 кг галлия выделим! С возвратом, конечно, он очень дорогой… Но беда заключалась в том, что нам не удалось доделать установку: денег не хватило, как я уже сказал. Жаль! А ведь она была уже частично сделана по чертежам на заводе…
Установка эта, ей-богу, достойна описания! Потреблять от сети для запуска она должна была где-то в районе киловатта, а выдавать тепловой энергии около ста киловатт за счет термоядерной реакции.
Никакого ионизирующего излучения во время трансмутационных процессов не возникает. Нейтроны не летят. Гамма-кванты не летят. В результате реакции получаются только стабильные изотопы. А вся избыточная энергия уносится нейтрино, за исключением маленького процента, который коллектив ВД и планировал отбирать, как он выразился, «тепловым тушением» воды, то есть попросту говоря, ее нагревом в том ядерном реакторе, чертежи коего и разложил на столе.
Длинная палка, которую я увидел на чертежах, – это турель, которая является излучателем, она сделана из сплава серебра и меди в соотношении 30:70, слева от нее – дисковый отражатель из того же материала. Вокруг турели атмосфера из аргона. На турель навивается хитрым образом специальная проволока из серебра и меди в соотношении 50:50, которая выглядит так, что я слегка трепещу, описывая ее… Вот представьте себе! Если взять сечение этой волосковой проволоки, отшлифовать и положить под микроскоп, то мы увидим феерическое зрелище! Сверкающие двухцветные металлические соты, потому что поперечник проволоки состоит из десятков тысяч (!) серебряных микропроволочек, каждая из которых окружена медной оболочкой.
Как же такое можно сделать?
Кувалдой забивается толстый цилиндр из серебра высокой очистки в трубу из меди столь же высокой очистки и прокатывается на холодную через валки. Это, кстати, моя специальность – прокатка… Удлинившийся и ставший более тонким прут режется, обрезки складываются вместе и еще раз прокатываются. Далее цикл повторяется до тех пор, пока из прежней толстой заготовки не останется микронная проволочка, как бы сделанная из тысяч серебряных микропроволочек, окруженных медной оболочкой. И вот из этого технического чуда двойной правой спиралью делается намотка турели.
А справа на чертеже располагался кварцевый конус-резонатор, который это приготовленное турелью излучение переправлял в реактор с водой. Где и должна была идти термоядерная реакция. Этот конус имеет свою трагическую жизненную историю, не менее занимательную, чем жизненная история проволочки.
Такой большой конус с такой степенью добротности никто никогда в мире не делал. Ковалев обратился в Германию, на предприятие Карла Цейсса. Туда отправили чертежи, даже перевели их на немецкий. В результате немцы покрутили головой и задали странный вопрос:
– А сколько вы у нас будете заказывать таких конусов?..
Оказалось, что для их изготовления понадобятся не просто станки с ЧПУ, а какие-то очень особенные станки «с развязанными бабками», как сказали Владимиру Дмитриевичу, и с мудреной гидравликой, чтобы кварц не кололся. И их нужно специально под задачу проектировать! А под малую партию это делать невыгодно, потому что стоить станки будут 5–6 миллионов долларов.
– Ну если мы наладим производство установок, нам понадобятся 5–6 тысяч кварцевых конусов в год, – сказал Ковалев, потому что тогда у его команды еще были надежды производство данных установок наладить.
– Хорошо, – сказали немцы, – тогда сделаем так. Если у вас хватит на это средств, приезжайте к нам, заключим договор, совместно с вами разработаем эти станки и будем вместе с вами эксплуатировать. Если будут еще заказы, вы тоже вместе с нами будете получать с них долю от прибыли.