Невозможность путешествий

Во-первых, есть поэтический цикл, сочинявшийся и дополнявшийся еще лет пять и которые, как говорил сам Блок, «меня как бы вторично прославили…».

«Черное небо» (главный, пожалуй, образ цикла) Италии возникает из-за чудовищной депрессии и сложных жизненных обстоятельств, предшествующих этой поездке, в которую супруги практически сбежали (в том числе и на фоне проблем с родительским поместьем в Шахматове, из-за чего внешняя коллизия путешествия напоминает «Вишневый сад»).

Во-вторых, есть письма 1906 года, обращенные в основном к матери, куда попадают не только впечатления. В первом из них, связанных с поездкой, написанном накануне отъезда, Блок рассказывает о петроградских гастролях МХТ и посещении спектакля по чеховской пьесе, правда, не «Вишневого сада», но «Трех сестер», что, впрочем, выглядит и звучит не менее символично. Письмо это вышло в духе эпистол незабвенного Мартина Алексеевича из сорокинской «Нормы».

Крайне прочувствованно описывая спектакль, Блок неожиданно срывается на красный крик.

«Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш — российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники — не показывают своего лица, а натравливают нас друг на друга.

Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую «политику», всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. Или надо совсем не жить в России, плюнуть в ее пьяную харю, или изолироваться от унижения — политики, да и «общественности» (партийности)…»

Пропустив абзац, перехожу к финалу, поясняющему, в каком состоянии духа великий русский поэт отправился смотреть искусство на «свою другую родину — Европу, и Италию особенно…»

«Я считаю теперь себя вправе умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях…»

Мы видим хрестоматийное противопоставление поэта и толпы, искусства и отвратительной реальности… В следующем письме матери (уже из Венеции) Блок пишет и про искусство:

«Итальянская старина ясно показывает, что искусство еще страшно молодо, что не сделано еще почти ничего, а совершенного — вовсе нечего: так что искусство всякое (и великая литература в том числе) еще все впереди…»

Искусство ему нравится (больше всего Беллини и Фра Анжелико, а меньше всего банальный как полдень Рафаэль и грязноватый, небрежный Тициан), а вот сама страна Италия, чьи самые великие эпохи остались давно позади, как-то не очень, то есть вообще никак («все это — одна сплошная помойная яма…»). Несмотря на головокружительные (в прямом и переносном смысле) пейзажи Равенны и Тосканы.

Из Милана он пишет: «Мы смотрим везде почти все. Правда, что я теперь ничего не могу воспринять, кроме искусства, неба и иногда моря. Люди мне отвратительны, вся жизнь — ужасна. Европейская жизнь так же мерзка, как и русская, вообще — вся жизнь людей во всем мире есть, по-моему, какая-то чудовищно грязная лужа.

Я написал несколько хороших стихотворений…»

(Вот они и составили костяк неоднократно обновляемых «Итальянских стихов».)

И в-третьих, есть серия очерков «Молнии искусства» (официальный подзаголовок «неоконченная книга «итальянских впечатлений»), куда, помимо предисловия и послесловия, вошло пять небольших эссе.

Кажется, книга эта, едва начатая, не могла быть закончена. И потому, что разочарование и апатия выговорены уже на первых страницах (большей серьезности ради им придан вид кризиса европейской цивилизации) особого развития не имеют, а передвижение из точки в точку без какого бы то ни было драматического (драматургического) развития не пишутся.

Не могут писаться.

Даже если к их осуществлению приступает человек, понимающий, что каждое его слово со всех сторон будет рассмотрено под лупой поклонниками и литературоведами.