Невозвращенцы

— Потому что они собирают со всех концов Империи тех, кто готов бунтовать! Кто готов — идут, кто нет — остается на месте! Собирают отребье, очищая города от человеческого мусора. Потому что вам разрешают разорить только одну, причем строго определенную.

— А вот что ты на это скажешь? Ведь если дело обстоит так, то они свое же добро получается на отдают?

— Да! Действительно!

— А разорению подвергается та провинция, патриции которых начинают составлять опасность власти Цезаря! Вы служите просто цепными псами. И самое главное! Чтобы ничего не пошло не так, чтобы контролировать происходящие, вожди восстания «с секретом»! — Руфус вернул толпу из заоблачных, тяжелых для большинства размышлений, на грешную землю. — Вот как наш консул. Был.

Теперь братство замолчало надолго. На помост зашел задумчивый Алларик и встал рядом с Руфусом.

— Это очень возможно. — жестами начал свою речь молодой германец. — Во всяком случае, интрига вполне стиле ромеев. Уж я то знаю это из прочитанных исторических свитков. Но если все так, как ты сказал, то мы благодаря тебе только что заработали еще один смертный приговор. Орден не допустит, чтобы даже отзвук твоих идей проник в рабскую среду. Иначе следующие восстания они уже не смогут контролировать.

— Да. Алларик прав. На нас три смертных приговора. Но посмотрите на это с другой стороны. У меня на родине ходит поговорка: «двум смертям не бывать, а одной не миновать». А значит, мы обманем ромеев не на одну, а на целых две! — дружный смех приветствовал эту немудреную шутку. — А то и на три! В конце концов, нам нечего терять, кроме своих цепей! — Игорь закончил свою бурную речь легким плагиатом.

— Хорошо! Теперь ты наш вождь Руфус!

— Веди нас!

— Приказывай! — кричала толпа.

— Что здесь происходит? — послышался резкий окрик. Охранники гладиаторской школы появились в самый неподходящий момент. Неподходящий для себя.

— Бей их! — прокричал Игорь, и внеочередное массовое восстание рабов Империи началось.

Глава 50

Бунт распространился по школе со скоростью лесного пожара в ветреную погоду, и был таким же устрашающим. Быстро покончив с немногочисленными надсмотрщиками и охранниками, привыкшими к полному повиновению и рабскому страху, а поэтому слабо вооруженных, восставшие рабы растекались по баракам. После этого лагерь захлестнула череда жестоких схваток, превративших образцовую гладиаторскую школу в кровавую баню. Более не имея мер сдерживания в виде рабовладельцев, на передний план вылез культивируемый рабской среде максимальный иноплеменный антагонизм. Франки спорили с германцами, германцы — с северянами, ромеи с немногочисленные россами, те в свою очередь плохо относились ко всем немцам[114] вообще, и все дружно ненавидели степняков, которые, возможно, в силу своего менталитета, были большей частью очень покорными рабами.

Никакой возможности остановить эту кровавую вакханалию у Игоря не было. Единственное, на что хватило его сил и сил подчиненных ему членов братства, это на захват главного склада-арсенала и охрану лазарета, где валялся в бреду Пилус. Влияние на остальных рабов он не имел никакого, рисковать своими людьми не хотел, так как в это простое время вопросы решались предельно просто. О толерантности и любви к ближнему своему тут никто еще ничего не слышал, поэтому бойня кончилась сама, естественным, если так можно сказать, путем. Когда все рабы, которые не могли договориться, перерезали друг друга.

Оставшиеся пошли к арсеналу, чтобы заменить свое учебное — то есть старое и иззубренное оружие, много раз латанные доспехи на новое, где и встретились с Игорем и членами Братства Свободных. После короткой зажигательной речи, смысл которой можно было бы выразить всего тремя словами: «Воля! Золото! Бабы!» примкнуть к зарождающейся армии восставших согласились все оставшиеся в живых гладиаторы. Назначив на командные посты в спешно созданных десятках братьев, Руфус получил двадцать десятков воинов. С такой силой уже можно было задуматься о многих приятных возможностях. К сожалению, задуматься Игорю пришлось гораздо раньше. О проблемах. И первым уроком вождю восстания рабов, в этом новом для него поприще, стало наглядное доказательство того, что 35 десятков вооруженных рабов это не то же самое, что 1 имперская когорта.[115]