Неврозы. Теория и терапия

Медсестре моей клиники сделали операцию. В результате пробной лапаротомии выяснилось, что опухоль неоперабельна. В отчаянии она попросила позвать меня к ней. В разговоре выяснилось, что она была в отчаянии не столько из-за своей болезни, сколько из-за своей нетрудоспособности. Она любит свою работу больше всего, но теперь не может ей заниматься. Что я мог сказать ей в ситуации такого отчаяния? Она была действительно безнадежна. (Медсестра умерла через неделю.) И все же я постарался донести до нее: то, что она работает по восемь или сколько-то там часов в день, – это еще не искусство, это сможет делать после нее и кто-то другой. Но так хотеть работать, но не быть в состоянии этого делать и при этом не отчаяться – это было бы достижением, которое не так-то просто повторить. Я сказал ей: «Вы несправедливы к тысячам больных, которым вы посвятили свою жизнь как медсестра. Разве вы справедливы к ним, когда поступаете так, будто жизнь одного больного или немощного, то есть нетрудоспособного человека была бы бессмысленной? Когда вы приходите в отчаяние в вашей ситуации, вы думаете, будто смысл человеческой жизни заключается в определенном количестве часов, проведенных на работе. Таким образом вы лишаете всех больных права на жизнь и какого-либо оправдания их существования. В действительности именно сейчас у вас есть уникальный шанс. Если раньше вы могли только лишь быть на службе у доверенных вам людей, теперь у вас есть шанс быть бо

льшим – примером человека».

Всего нескольких слов и намеков должно быть достаточно, чтобы препятствовать развитию депрессии даже в случаях вполне объяснимого, оправданного отчаяния. Нужно лишь знать, что в конечном счете отчаяние является обожествлением, абсолютизацией какой-либо собственной ценности (в случае выше – обожествлением такой ценности, как способность к труду)[218]

. Психотерапию даже в таких случаях (что, как я смею надеяться, мне удалось показать) нельзя назвать ни неблагодарной, ни безнадежной. Можно было бы задаться вопросом: идет ли здесь речь о врачебной помощи? Я считаю это врачеванием в лучшем смысле слова. Именно Клэзи в своей ректорской речи о врачах, сталкивающихся с неизлечимым, сказал следующее: «Их высшее умение и мастерство начинается там, где заканчиваются возможности излечения пациента».

Мы видим, что врачебная забота о душе призвана сделать так, чтобы человек смог выстоять перед лицом судьбоносных страданий. Ей важно не восстановление трудоспособности и способности получать удовольствие (обе эти способности в таких случаях становятся неизменно и неотвратимо утраченными), а формирование способности к страданию.