New York, New York... (СИ)

Проходит несколько секунд, прежде чем руки обхватывают за шею, щека прижимается к щеке.

- Правда? Любишь меня?..

- Конечно, правда, - отвечаю, вынимая изо рта сигарету. - Не любил бы - давно свернул бы на хрен шею…

Разумеется, это не ложь - конкретно на сегодня, а смотреть в будущее не в моих правилах, да и не в его. Я целую его в локтевой сгиб - там, где остался шрам от давнего знака моего внимания… И вспоминаю, как у нас было впервые, много позже рождественской ночи, его острое желание и почти пугающую готовность отдаваться. И как я не сдержался и был жёсток, а он молча плакал, но не просил остановиться. И как не скоро после этого перестало дрожать прижатое ко мне тело, даже во сне.

- Иди поближе.

Лайнус садится на лавочку со своей стороны, не размыкая рук, только прикуривает от моей сигареты, и снова кладет подбородок мне на плечо.

- От тебя пахнет живой кровью. Кто-то заплатил за твое плохое настроение?

- Скорее за твое хорошее, - фыркает он. - Не беспокойся, я был осторожен.

Да… рациональный и осторожный, семь-раз-отмерь-Лайнус остался в прошлом, теперь таковым все чаще приходится бывать мне. Он вообще очень легко убивает - дважды пролив кровь еще при жизни, мой мальчик вряд ли и тогда сильно мучился совестью. Я отчего-то думал, что с ним будет больше проблем.

Проблем… Я вдруг снова вспоминаю - тот момент откровения, когда менялся Лайнус, и тот непрекращающийся кошмар… Как мне запомнилось по собственному опыту, первый день проходил почти без перемен, не считая настроения будто под экстази, а тошнило меня только на второй день, и то часа три, не больше. С Лайнусом все происходило гораздо быстрее, уже к концу первой ночи он не вылезал из ванной больше чем на пять минут, а потом и совсем перестал выходить. Он пил воду и его рвало и рвало, бесконечно, жутко, у него глаза впали, а кожа стала как у Лоры Палмер в целлофановом мешке. Не знаю, кто тогда был напуган сильнее … По логике, можно было позвонить собственному прайму, но мне это даже в голову не пришло. Я позвонил Саэмону. Он выслушал, а потом сказал:

- Наверное, поздно спрашивать, хорошо ли вы подумали?

И вот тут от страха, злости и бессилия я чуть не разревелся, честное слово.

Саэмон сказал, что такое редко, но случается… и подобное было с какой-то его подругой Пенни… до меня только потом дошло, что он имел в виду Мастера Иллинойса и Пенсильвании. Это должно было обнадежить - если бы я хоть что-то на тот момент соображал. Он посоветовал поить теплой водой с солью, побольше, пока не закончится тошнота. Только она все не заканчивалась.

К концу третьего бессонного дня я запирался в комнате и наматывал мили из угла в угол, борясь с желанием прикончить его и разом наши мучения… а потом все вроде немного притихло, и я вышел. Лайнус был на кухне, и от того, что он делал, у меня кровь в жилах свернулась. Он пил - СОК ИЗ ПАКЕТА. Тот самый, который покупал, пока еще был жив. Может, просто сам себя не помнил после такого шока, но мне на тот момент было пох… Я выбил пакет из его рук, а потом от души врезал по лицу пару раз и затолкал назад в ванную. Там его снова начало выворачивать - и немудрено - а я сел на пол прямо в прихожей и так сидел, закрыв уши руками и едва ли не раскачиваясь, как полный псих.

Где-то через полчаса я так глубоко погрузился в этот транс, маслянистый и непроницаемо-черный, словно нефтяное озеро “Города грехов”, что едва осознал - в ванной наступила тишина. Потом звук льющейся воды, а еще чуть позже - шаги за спиной.

Лайнус выглядел уже немного лучше, хотя стоял, покачиваясь, будто вот-вот упадет.

- Прости меня, пожалуйста, - прошелестел он еле слышно, почти по слогам, - не знаю, что на меня нашло…

Его светлые волосы намокли, вокруг глаз и рта синева, на щеке - еще след моей пощечины. А сами глаза были прозрачными и такими несчастными, что на меня лавиной накатила бесконтрольная жалость. И нежность. И стыдно стало ну просто оглушающе… Он все-таки не удержался на ногах, я поймал его и опустил на пол, прижимая к себе, укачивая, целуя куда придется и ощущая при этом столько счастья, что можно было осчастливить три четверти Манхэттена, и еще бы хватило на Гарлем.

Чувство прайма… Чувство связи. Теперь я точно знаю, что невозможно представить его в теории, надо через это пройти. Впервые оно приоткрылось мне даже не в Бостоне, а, наверное, когда мы с Демоном засыпали в обнимку на кровати гостиничного номера - но с другой стороны, именно как прайм, я могу оценить это только сейчас. Ты дорожишь кем-то, бесконечно, хотя при этом совсем не чувствуешь ответственности. Не изводишься, когда он не является домой с рассветом, и не боишься постоянно, не терзаешься мыслями, что с ним что-то случится… или уже случилось.

И точно знаешь, что переживешь разлуку без потерь, пусть даже и смерть. А он переживет твою.

Идеально. Охренительно. Это не значит, что Лайнус мне безразличен - совсем наоборот, я подпустил его к себе не то что близко, а вплотную. Просто у меня никогда не было ничего своего, но Лайнус будет принадлежать мне, даже если уйдет, как рано или поздно уходят все дети.