Незабудка [сборник 1987, худож. О. П. Шамро]

Арман знал героическую биографию Берзина. Юношеское восхищение Поля оказалось стойким. В Главразведупре Берзина называли Павлом Ивановичем, а по метрике он — Петер Кюзис. Семнадцати лет приговорен царским военно-полевым судом к расстрелу за участие в вооруженном восстании. Смертную казнь несовершеннолетнему Кюзису заменили тюрьмой. После освобождения он работал в подполье под конспиративными именами Малниетис (Далекий), Скуя (Хвоя), Павел. Царская охранка выследила Петериса Кюзиса. Снова суд, тюрьма, ссылка навечно в Иркутскую губернию. Оттуда юноша совершил побег, а готовиться к побегу начал, едва переступив порог тюрьмы.

Арман знал, что Берзин приехал в Испанию с Дальнего Востока.

Ян Карлович, все такой же ладный, подтянутый, приветливо встретил Армана в штабе обороны Мадрида в подземелье, в комнате с могучими сводами. Серые глаза Берзина потеплели.

— А поворотись-ка, сынку, — Берзин осторожно приобнял Армана, заметив, что руки у него забинтованы. — Здравствуй, Пауль, здравия желаю, капитан Грейзе! Ну как, привык к своему псевдониму? Не очень меня ругаешь? Это ведь я — твой крестный!

— Меня иногда за немца принимают…

— Фамилия и в самом деле немецкая. В нашем уезде еще в пятом году, когда драгуны и жандармы ловили «лесных братьев» в лесах Земгалии, мне спас жизнь барон Грейзе. Пожалел мальчишку и спрятал у себя в барском доме от карателей. Когда я узнал, как много немецких товарищей едет сюда в батальон Тельмана, захотелось воскресить добрую остзейскую душу. Чтобы не забывать о диалектике и не подходить упрощенно к национальному вопросу… Та-а-ак, копоть успел отмыть, а на лице ожоги и кровоподтек… Выходит, не зря тогда отправил тебя в пятую мотомехбригаду — научился у Альфреда кое-чему. Узнал бы он про твои боевые дела — порадовался издалека за своего Пауля…

Арман кивнул коротко, он понял, что любые расспросы о местонахождении Альфреда в этой обстановке неуместны.

— А ты времени не терял, — улыбнулся Берзин. — Не успел доехать до главного советника генерала Гришина и получить от него советы, а уже изрядно потрепал нашего каудильо Франко. Он жаловался на тебя…

— Звонил вам в Мадрид?

— Зачем ему звонить? Франко собирается на днях лично пожаловать сюда…

Улетучилась мимолетная веселость, Берзин посуровел. Арман вгляделся в него — заметно побелел ежик волос, но серо-голубые глаза полны молодого блеска, и, хотя на нем штатский костюм, строевая выправка чувствовалась, даже когда шел к столу; Берзин сел в старинное кресло с высокой спинкой.

Как бы ни был встревожен, взволнован, он всегда разговаривал с подчиненными спокойным тоном; сколько бы бессонных ночей ни пряталось в его усталых глазах, хватало выдержки скрывать, что устал до изнеможения, работал в полную силу, не помышляя об отдыхе — как волшебный радиопередатчик, у которого никогда не иссякают батарейки и который обладает способностью во время работы аккумулировать нужную ему энергию.

Берзин не расспрашивал о драматических событиях, разыгравшихся в городке Сесенья, где воевал Арман. Наверняка ему уже об этом доложил начальник штаба Мадридского фронта Висенте Рохо, или наш военный атташе Владимир Горев, или Семен Кривошеин, он же полковник Мелле.

Берзин был очень недоволен обстановкой в штабе Центрального фронта. Нарушают основные законы фронтовой конспирации, идет утечка секретной информации.

Нетрудно понять, какой урон принесло громогласное оповещение о предстоявшем 29 октября наступлении на Сесенью. Если бы просто агитационный призыв, а то — с выдачей всего оперативного приказа о наступлении! Приказ разослали в республиканские части, нарушив его секретность. Но нет смысла огорчаться только по одному этому поводу: в канун наступления приказ высшего военного командования Центрального фронта передавался еще и по радио!

Берзин достал из ящика стола лист с переводом этого приказа на русский:

«Слушайте, товарищи! Двадцать девятого, на рассвете, появится наша славная авиация и обрушит на подлые головы врага много бомб, она будет расстреливать его из пулеметов. Затем выйдете вы, наши смелые танкисты, и в наиболее чувствительном для противника месте прорвете его линии. А уж затем, не теряя ни минуты, броситесь вы, наша дорогая пехота. Вы атакуете части противника, уже деморализованные, вы будете бить их и преследовать до полного уничтожения…»

— До полного уничтожения еще очень далеко, — вздохнул Арман, возвращая бумагу.

— Не приказ, а какая-то прокламация, разосланная не к месту и не ко времени. Не пойму — чего у сочинителя больше: глупости или зловредного умысла? Иногда дурак и предатель отлично уживаются и дополняют один другого.