Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

Помимо непомерного честолюбия (или это был бы для дочери сомнительный статус — любовница наследника, соперничающая со Стефанией?) у баронессы Вечера могла быть и другая причина снисходительно относиться к этой завязавшейся любовной интриге. Как выяснилось впоследствии, образ жизни семейства Вечера с катастрофической быстротой рассеивал вывезенные из Стамбула миллионы, и для устройства выгодной партии весьма пригодилось бы императорское содействие, причитающееся эколюбовнице. Правда, эта идея в духе восемнадцатого столетия не очень вязалась с нравами императорского двора, где сам император до смерти хранил верность единственной своей любовнице, но ведь и Балтацци, да и Рудольф там тоже были не ко двору. Равно как и Елизавета, и ее племянница графиня Лариш, за какие-то услуги принявшая от Рудольфа те семьдесят тысяч крон (а по утверждению премьер-министра, и все сто пятьдесят), которые после смерти наследника не досчитались в его письменном столе (вкупе с шестьюдесятью тысячами, полученными Мици Каспар) из суммы в триста тысяч, одолженной Рудольфу несколькими днями раньше банкиром бароном Хиршем. Если за услуги сводни, то вроде бы слишком щедро, скорее это похоже на окончательный расчет. Но как отступное сумма маловата. Во всяком случае, есть основания предположить — да и графиня (впрочем, внушающая сомнительное доверие) намекает на то же, — что в январе Рудольф уже был не прочь избавиться от Марии, но не сумел этого сделать. Маркиз Бэкем, министр коммерции, перлюстратор всех телеграмм Габсбургов, рассказывал в узком семейном кругу (где также сыскался тайный любитель вести дневник), что, судя по телеграммам, для Рудольфа под конец стала весьма обременительной эта затянувшаяся связь.

Но тогда — если маркиз Бэкем сказал правду — Рудольфа коварным образом завлекли в сети. История может быть подана и так, тогда и концы с концами сойдутся, вот только одна неувязка: Мария все же умирает в финале. Этот факт, к сожалению, некуда приткнуть. Дабы избежать неразберихи, мы вынуждены будем предположить, что не мать, а сама Мария оказалась не посвященной в коварные планы или же о преднамеренном двойном самоубийстве и речи не было, а Рудольф попросту убил девушку (что, в сущности, так или иначе правда) в порыве отчаяния либо досады, хотя для такой версии нам пришлось бы несколько перекроить уже сложившийся облик мягкотелого, склонного к декадентству светского льва.

К сожалению, нет никакого прока в том, что мы знаем все подробности и даже больше, чем нужно: "истина" просачивается сквозь уйму этих мелких деталей, словно выплеснувшаяся вода, мгновенно уходящая в сухой песок.

Давайте все-таки после этого малоутешительного вывода обратимся к нашим "документам", словно бы нарочито подсунутым нам подлинными авторами истории. Итак, вернемся к ней, к этой истории, тем более что прекрасная и романтическая любовь пока что не только не кончена (пулей или разрывом), но еще и не достигла своего расцвета; она, как принято выражаться в таких случаях, напоминает нераскрытый бутон.

*

"Сегодня Вы получите от меня письмо, полное счастливых излияний,

 — сообщает Мери своей наперснице в Берлин в очередном, не датированном, как и прочие, послании, — ибо сегодня я побывала у него. Мари Лариш заехала за мною под тем предлогом, что мы вместе отправимся в город за покупками. Первым делом мы поехали в салон "Адель " сфотографироваться — конечно же, для него, а оттуда к заднему входу в "Гранд-отель", где нас уже поджидал Братфиш; мы сели в карету и, спрятав лица в боа, галопом понеслись в Бург.

За маленькой железной дверцей нас ждал старый слуга. По темным лестницам, через лабиринт комнат и коридоров он подвел нас к какой-то двери, а там остановился и пригласил войти.

Когда мы вошли, прямо над головой у меня пролетела какая-то черная птица, по-моему ворон, а из соседней комнаты послышался голос:

— Прошу пожаловать, любезные дамы. Я здесь.

Мари ввела меня в соседнюю комнату и представила ему, и мы тут же пустились в непринужденную, как принято в Вене, беседу. Наконец он произнес: