«Моей пищей был чай с сухариками. Я раскатывал тонкий лист теста и высушивал его на солнце. Эти сухари были такие жесткие, что разбивались как стекло. Иногда варил толченый рис в консервной банке. Эта банка была и кофейником, и кастрюлей, и тарелкой, и кружкой. Все мое хозяйство было – это кружечка и ложечка. Кроме этого майка, которую я надевал ночью, чтоб было теплее».
Старец ходил босиком, носил ботинки в сумке и надевал их, когда кого-то встречал. В монастыре был раз в неделю или раз в пятнадцать дней.
Однажды, в Пятидесятницу, его позвали пойти в келлию святых Сорока Мучеников. Старец, не считая, положил в корзину несколько десятков раскрашенных яиц. И что же? Яиц оказалось ровно сорок и ровно сорок бедуинов пришли на пасхальный молебен.
Но здоровье становилось настолько слабым, что пришлось покинуть полюбившую его и любимую им Синайскую пустыню. Здесь оставались его друзья – звери и птицы, приходившие к нему. Он вспоминал потом двух куропаток, которые отказывались есть, если он не ел с ними.
1964 год. Старец вновь на Афоне, в Иверском скиту. У него уединенная маленькая каливка (хижина), он вполне рад своему положению. Но к нему идут и просятся поселиться вблизи монахи. Это огорчает старца. Он советуется со своим духовником, а это, радостно сказать, русский монах Тихон, и вот отец Тихон дает благословение – принимать тех, кто тянется к Паисию.Именно во время проживания в Иверском скиту старец Паисий воспринял постриг в великую схиму. Сам он не придавал значения этому. «Меня занимало только то, чтобы по-монашески жить. Если душа не будет возделана, не будет внутренне вооружена, то схима – несмотря на то, что она есть оружие – такой душе не поможет». Однако побуждаемый своим наставником, отцом Тихоном, преподобный Паисий согласился стать великосхимником. 11 января 1966 года в Ставроникитской каливе Честнаго Креста от честных рук батюшки Тихона старец принял великий и ангельский образ.
Настолько ангельский, что даже малое общение с ним изменяло людей. Однажды старец почувствовал, а он обладал прозорливостью необычайной, что его хотят обокрасть. Старец вышел из хижины и оставил ее открытой. Вор залез в нее, и что он там увидел: голые доски, консервная банка, книги. Так вот, этот вор вскоре вернулся к старцу и принес ему еды, раскаялся в своем намерении, просил прощения, и от всего сердца был прощен.
В пустынных Катунаках, в бедной каливе, куда старец перебрался из-за слабых легких (там было меньше сырости) он испытал Божественное посещение. «Творя Иисусову молитву, исполнился я вдруг великой радости. Келья озарилась Светом, белым, с чуть голубоватым оттенком. Мое сердце сладостно билось. Я продолжил молиться по четкам, пока не взошло солнце. Ах, какой это был Свет! Ярче, чем свет солнца. Рядом с ним солнце становилось тусклым, бледным, подобным лунному свету. Я видел этот Свет долго, а когда он исчез и Благодать уменьшилась, ни в чем не находил радости и утешения».