Незаконная планета (Художник Н. Лавецкий)

— Ах, не знаю, не знаю! Вдруг в них просыпаются мальчишки, и тогда никакого сладу… Надя, я просто потеряла голову. — Мама подошла, схватила меня за руку. — Ты должна мне помочь. Ты ведь знаешь, какая у отца повышенная чувствительность к энергетическим воздействиям. Для него долгий полет, тем более к этой ужасной планете, станет губительным! Этого нельзя допустить!

— Нельзя, — кивнула я.

— Значит, ты поможешь мне удержать отца? От безумного шага?

Ее руки, которыми она стискивала мою, были горячими. Под дверью скреблись и ныли близняшки — они жаждали общения со мной. Мама прикрикнула на них и снова спросила:

— Значит, поможешь? Отец с тобой очень считается, Надюша. Поговори с ним, ты умеешь.

— Хорошо, — сказала я.

И потом, когда близняшки потащили меня в детскую и я принялась рисовать верблюда в Лизин альбом и кавказского пленника в Галин, оглушаемая их трескотней, — я все думала об отце, о неожиданном его решении. Я знала его добрым, меланхоличным, замкнутым. Он казался всегда готовым со всеми согласиться. Ни единого шагу в жизни не сделал без маминого ведома, без маминого согласия. Мне бывало по-детски — по-глупому! — обидно, что отец какой-то незаметный, что нельзя похвастать его силой или знаменитостью…

Галя, выпучив глаза и громко дыша, четыре раза подтянулась на шведской стенке, а Лиза крутила на себе обруч, они показывали все, что умели, без утайки, и ревниво воспринимали мои похвалы.

— А я умею лучше! — кричала то одна, то другая.

Толстенькие, шумные, они были переполнены энергией доверху, по самые банты.

Близняшки тянули меня танцевать, но что-то не хотелось. Я села к пианино и заиграла «Половецкие пляски», и это было как раз то, что нужно моим дорогим сестричкам. Они затопотали, завизжали — дело пошло.

Вдруг я услышала:

— О, Заостровцевы — в полном сборе!

Обернулась и увидела отца. Честное слово, я не сразу его узнала — таким помолодевшим он мне показался.

Отец, широко улыбаясь, пошел ко мне, я кинулась к нему, мы обнялись. И в голосе его звучали незнакомые мне бодрые нотки:

— Рад, рад. Давно не видел. Похорошела! — И — близняшкам, прыгавшим вокруг нас: — Угомонитесь, стрекозы!

Мы сели. Отец стал расспрашивать, что и как у меня, и о Лавровском, конечно. А когда я упомянула, что опыт был не остановлен вовремя, отец покивал, наморщив лоб, и сказал:

— Понятно. Вовремя останавливаются те, кто идут вторыми. А первые действуют на ощупь…

— А что нового у тебя? — спросила я.

— У меня все в порядке, — ответил он и встал. — Я зверски голоден. Пойдем поможем маме накрыть на стол.

Идя за ним на кухню, я подумала, что поторопилась, обещав маме отговорить отца от опасной затеи. Он был новый, распрямившийся, что-то для себя решивший. Ну, а раз так…

Разве не сказала мама, что человек волен распоряжаться своей жизнью?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НЕЗАКОННАЯ ПЛАНЕТА

Заостровцев сидел в каюте Роджера Чейса, второго пилота, за шахматной доской. Партия подходила к концу, эндшпиль был равный, но он ясно видел: если удастся за три хода перевести коня на d6, то Чейс не сможет защитить пешки и проиграет партию. Только Заостровцев взялся за коня, как раздался толчок — это к кораблю пристыковалась десантная лодка. Заостровцев поставил коня на место и взглянул на противника:

— Предлагаю ничью.

Чейс провел ладонью по бритому черепу со шрамом над левым виском, прохрипел:

— Давайте доиграем.

— Там опять что-то случилось с роботом, — сказал Заостровцев, — пойду посмотрю, чем можно помочь. Так ничья?

— Ладно.

В кольцевом коридоре Заостровцев встретил Баркли и Короткова, только что вернувшихся с Плутона. Баркли подмигнул ему и бросил на ходу:

— Ми прилетел с хорошим новость.

— С какой? — спросил Заостровцев, остановившись.

— Потом, потом, — сказал Коротков у двери своей каюты. — За обедом расскажу.

В грузовом отсеке восьмерка роботов, неуклюже маневрируя в невесомости, подскакивая и опускаясь, разбирала кабели, становилась на зарядку. Девятый робот стоял или, точнее, висел неподвижно. Грегори Станко кивнул вошедшему в отсек Заостровцеву, развел руками и закатил глаза, показывая таким образом, что робот приказал долго жить. Драммонд разжал тонкие губы:

— Прекратите паясничать, Станко.

Они были в белых десантных скафандрах со знаком экспедиции в синем круге на груди PL-3. Только шлемы откинули.

— Так что случилось, Драммонд? — спросил Заостровцев, подплыв к геологу и глядя на «бездыханного» робота.

— Что случилось? — Драммонд обратил к Заостровцеву сухое лицо с голубыми холодными глазами. — А то и случилось, что здесь невозможно работать. Они разрядили блок загрузки памяти.

Это было худо. И непонятно.