Незаконнорожденная

– Не знаю! Неужто вы думаете, что я не задавал себе этого вопроса снова и снова? Ответ на него знают лишь два человека – Элис и моя мать. Одна мне ничего сказать не может, другая не хочет.

– Так вы думаете… – Рейчел было трудно говорить. Слова застревали в горле, сердце учащенно билось. – Вы думаете, Элис еще жива?

– Конечно жива. Я молюсь, чтобы это было так. Я скорее… скорее соглашусь с тем, что она где-то живет, любит другого и не вспоминает обо мне, чем допущу, что она умерла. Одна Пташка считает ее смерть наилучшим исходом.

– И я с ней согласна, – прошептала Рейчел, причем так тихо, что Джонатан, похоже, не расслышал ее слов.

Они стояли еще некоторое время, погруженные каждый в свои мысли, солнце светило им в глаза, а высоко над головой кружил стервятник, распластавшись в потоке теплого воздуха, поднимающегося над холмом. Рейчел безвольно опустила руки и постаралась отогнать мысль о том, чтобы он снова поцеловал ее пальцы. Ей показалось это глупым ребячеством.

«Чего я достигну, если он это сделает?» – подумала она.

И эхо далекого голоса ответило ей: «Всего».

1808

Стояло начало ноября. С тех пор как в фермерский дом на окраине Батгемптона пришло последнее письмо от Джонатана, миновало уже более шести месяцев. Когда летом он приехал сказать, что уезжает в Португалию воевать с французами, Пташка даже не сразу поняла, где эта Португалия и почему французы находятся там, а не во Франции. Так что они еще долго потом листали атлас и разглядывали карты Европы. Казалось, Элис не помнила, как Пташка ее предала, и больше не строила планов убежать с Джонатаном. Война с Францией заставила о них забыть, и если Пташка считала, что они лишь отложили их на время, Бриджит встретила весть об отъезде Джонатана на войну с каким-то мрачным облегчением. Джонатан разрывался на части: он то принимался рассуждать о славе и долге, то начинал заверять, что будет ужасно скучать по Элис и Пташке и считать дни до возвращения. Когда он вел подобные речи, глаза Элис наполнялись слезами, которые она, однако, не хотела проливать в его присутствии. Зато когда Джонатан все-таки уехал, они потекли ручьями.

Письма от Джонатана приходили каждую неделю, иногда сразу по два и по три. Он строчил их практически ежедневно, хотя почта доставляла их нерегулярно. Джонатан заполнял словами абсолютно весь лист бумаги, каждый его дюйм, и делал это невероятно убористым почерком, который стало еще труднее разбирать. Письма приходили испачканными, порой от них пахло то пылью, то дымом и порохом. Одно пришло прожженным. Прямо посреди страницы, пропитанной запахом гари, виднелось странное отверстие с почерневшими краями. Слова, оказавшиеся в этом месте, были потеряны навсегда. Элис тут же хватала доставленное письмо, проглатывала залпом, а затем, пробежав по его строчкам еще несколько раз, читала вслух Пташке и Бриджит, но всегда с паузами, пропуская или заменяя некоторые слова. При этом она окидывала Бриджит взглядом одновременно извиняющимся и вызывающим. Затем письма приходить перестали, оставалось только ждать. После того как прошло две недели без единой весточки, Пташка заскучала, и ее стали занимать другие предметы. Но для Элис бремя ожидания с каждым днем становилось все тяжелее.

Однажды Элис разбудила Пташку ночью, когда в спальне было темно и холодно. Она не зажгла свечи, и ее цепкие руки, казалось, возникли из ниоткуда, словно ожившие тени. Пташка рывком села, пытаясь вырваться.

– Тише, тише! Это я! – прошептала Элис приглушенным, сдавленным голосом.

– Что такое? В чем дело? Я ничего не вижу!

– Дорогая, мне пришла в голову страшная мысль. – Одинокий голос словно отделился от хозяйки и жил сам по себе. – Что, если Джонатан убит? Если лорд Фокс узнал об этом… ему, наверно, и в голову не пришло нас известить. Он же не знает наших… обстоятельств. Что, если все именно так, Пташка? Как ты думаешь? Что, если они просто не захотели мне об этом сообщить?

Пташка никак не могла придумать, что на это ответить, и невидимые руки вцепились в ее запястья еще сильнее, так что ногти врезались в кожу.

– Я должна отправиться в Бокс. Схожу туда и все разведаю.

– Элис, нет! Тебе не велено этого делать! – воскликнула Пташка.

– Но я должна знать, – возразила Элис и на этом закончила разговор.

Утром, когда Пташка и Бриджит проснулись, они обнаружили, что Элис нет дома. Хотя у Пташки от страха подводило живот, она все-таки нашла в себе силы рассказать Бриджит, куда, скорее всего, ушла Элис. Губы у экономки побелели. До Бокса было пять миль, но дорога шла то в гору, то под гору, и Элис требовалось часа полтора, чтобы туда добраться, если кто-нибудь не согласится ее подвезти. Через три часа Пташка принялась ее высматривать, подходя то к одному окну, то к другому, в зависимости от того, в какой комнате находилась. Бриджит была мрачной, молчаливой и всецело отдавалась работе по дому, которую выполняла с самозабвенным усердием, лишний раз свидетельствующим о том, как сильно она взволнована.

– Лорд Фокс любит Элис, – сказала ей наконец Пташка. – Думаю, он будет к ней добр.