Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов)

делается ли все это на протяжении жизни на самом деле одним и тем же неизменным «Я», или это в действительности множественное «Я», которое пластично движется по всем ролям и фазам жизни и кажется равным себе, обладает идентичностью только потому, что и другие изменяются одновременно с ним[287].

* * *

Во второй половине ХX века в связи с дискуссией вокруг «устной истории» (oral history) – направления и метода историографии, основывающегося на интервью очевидцев, участников и современников исторических событий, – доверие к высказываниям свидетелей «большой» истории сменилось серьезным скепсисом по поводу их использования в качестве надежного исторического источника. Тем не менее современные специалисты по «устной истории» отрицают позицию, согласно которой интервью сообщает только о рассказчике в момент рассказа. При осознанном использовании ряда техник интервьюирования исследователю могут открыться сведения о культурной среде, мире переживаний и опыта рассказчика из того прошлого, о котором он повествует – причем и в том случае, когда его рассказ в значительной степени является измышлением.

Такая уверенность базируется на исходном убеждении, что индивид является носителем культуры припоминания одного или, чаще, нескольких коллективов – семейного, поколенческого, профессионального, этнического, гендерного, политического. Презентация воспоминаний, форма рассказа в значительной степени зависят от того, принадлежит ли повествователь к социально успешному или неуспешному коллективу, активному или утратившему активность, к победителям или побежденным, преследователям или преследуемым. Кроме того, один и тот же рассказчик может варьировать свое повествование в зависимости от ожиданий аудитории. При этом он не лжет: было бы ошибкой предполагать, что у него в багаже имеется одна правдивая версия рассказываемой истории и несколько лживых.

Рассказчики досконально знают правила, по которым они строят повествование. В их основе лежит хронологический принцип, с зачином, развитием, апогеем и развязкой. Строгость порядка изложения не означает, однако, строгости в его содержании. Важные события в жизни человека, наиболее часто припоминаемые и рассказываемые, подвержены видоизменениям. Каждый вызов воспоминания в процессе рассказа ведет к его новому сохранению, причем вместе с ним запоминается и контекст ситуации, в которой рассказывалось о прошлом. В результате воспоминание «дописывается», обогащается нюансами, подправляется. Обсуждение воспоминаний с другими участниками мемориальной коммуникации ведет к их стандартизации и взаимообогащению. Поскольку механизмы обработки когда-то увиденного наяву и плода воображения пересекаются, человек легко интегрирует в личные воспоминания то, что он читал, слышал, вообразил, увидел во сне.

Повторюсь: «вымысел» и «фантазия» рассказчика не повод ловить его за руку. Но знать о зависимости рассказчика от ожиданий общества и предоставляемых им «литейных форм» необходимо, чтобы понять, как и почему он рассказывает о прошлом, как в его рассказе проявляется его интерес и в чем этот интерес состоит.

Гета и Бася, или Две Агнии

Женщины, о которых речь пойдет ниже, оказались в сфере моего интереса и стали героинями следующих рассказов по странному стечению обстоятельств. Дюжину лет назад, работая над автобиографическим проектом по семейной истории, я обнаружил несколько архивов в семьях своих дальних родственников. А в них – несколько женских воспоминаний, которые поразили меня напряженной, интенсивной, целенаправленной работой над прошлым[288]

. Среди них наиболее интересными для этой книги нам показались истории, которые самым причудливым образом связаны с нашими приключениями на мюнхенских блошиных рынках.

Итак, разрешите представить моих героинь. Это мать и дочь (см. ил. 31). Их обеих звали Агниями. Гета и Бася – это их домашние имена. Агния (Агния-Елизавета-Владислава) Стефановна Пухальская (1918–2014), которую близкие звали Басей, родилась в Твери в семье польского католика-дворянина и дочери русского православного священника. Ее отец, Стефан Юзефович (Степан Осипович) Пухальский (1883–1921), родился в Варшаве, окончил престижную 1-ю Московскую гимназию, учился на юридических факультетах Варшавского и Московского университетов, затем работал присяжным поверенным в Калязине, где поселились его родители. В связи с участием в польском социал-демократическом движении (с 1902 года он был членом Польской социалистической партии – ППС, с 1906-го – отколовшейся от нее ППС-Левицы) в 1911 году ему была запрещена юридическая деятельность. Он стал преподавать в гимназии, но не оставил активной общественной и революционной работы.