– Мама любила до последнего удара сердца, – говорила Тьма голосом мальчика. – Я помню это. Возможно, не меня, а кого-то другого. Но если она была способна на это, разве не нашлась бы у нее капелька любви и для меня – своего сына? Я думаю – нашлась. Я верю в это. Мне кажется, мама не смогла бы полюбить чудовище, в которое меня превращал дряхлый Иерион. И поэтому ради памяти о ней я хотел доказать, что могу быть кем-то другим. Кем-то, кто заслуживает ее любви. Чтобы освободиться из заточения, мне пришлось согласиться на твое убийство, но это сразу мне показалось делом скучным. Я этого вовсе не хотел. Убивать, разрушать – это не интересно. Интересно создавать новое. Мне нравилось наблюдать за тобой. За тем, как ты меняешься, что происходит у тебя внутри. Меня поразило, как сильно я привязался к тебе, и мне хочется думать, ты почувствовал то же самое. Здесь, за один вечер возле тебя, я понял, что все еще можно изменить. Что я действительно могу стать другим, а не превратиться в чудовище, которое выпустили из темницы. Но самое главное, Энэй, все это произошло не случайно. Возможно, ты сам не понял этого, но кто-то присматривает за тобой. Ты неспроста встретил эту девушку. Если бы не она, ты бы никогда не узнал, что значит любить. И никогда бы не стал таким, каким я тебя встретил. Твоя встреча с Майей, твоя любовь к ней – она изменила все.
– Мелкий, ты мог сразу рассказать мне обо всем, – сказал воитель, потрясенный исповедью мальчишки.
Тьма наполнилась тихим, жалобным плачем брошенного, напуганного ребенка.
– Я хотел сказать, – ответил Натаниэль сквозь слезы. – Но потом увидел, как правда может причинить боль. Ты признался Майе во всем, и что из этого вышло? Я не хотел рассказывать, кто я. Ведь ты остался совсем один, Энэй. Твоих братьев предательски убили. Я слышал их предсмертные крики, ощущал сквозь материю пространства, как ликуют дети Тьмы. Я предпочел бы не знать об этом, но я знал. Знал и молчал. И так уж вышло, что именно во мне ты видел последнюю надежду на то, что все это – коварная ложь. Моя правда стала бы слишком тяжелым ударом, а я не хотел навредить тебе еще больше.
– Ты можешь все рассказать мне, Натаниэль. Вместе мы еще можем все исправить.
– Нет, Энэй. Я сын императора Изгдота и брат твари, за которой ты охотишься. Внутри меня что-то большее, чем высший сын Тьмы. И с этим ты уже ничего не сделаешь.
Несколько низших чавкнули под броней доспеха. Другие омерзительные существа с осторожным любопытством окружили раздавленные тушки и, убедившись в отсутствии опасности, стали рвать их для возведения логова.
– Мне так жаль, Энэй. Но я не просился на этот свет и не выбирал свою судьбу, – прошептала Тьма голосом мальчика.
Потрясенный услышанным, воитель недобро засмеялся:
– Что-то не сильно ты обрадовался брату в Пограничье.
– Я разозлился, – ответил мальчик. Голос его ослаб. – При рождении Пожиратель разорвал маму изнутри. Я помню ее боль. Для отца мое появление стало не слишком желанным. Он хотел скормить меня химерам, но Иерион уберег меня и забрал с собой. Часто после особо скрупулезных опытов старика меня посещала мысль о том, что лучше бы я действительно умер в лапах чудовищ. А вот брату досталась вся отцовская любовь. И все лишь из-за того, что я оказался другим, не таким, как они. Я возненавидел Пожирателя за это и желал ему смерти больше чего-либо на свете. Но после того, что ты рассказал мне о нем, я понял, зачем брат здесь. И убивать не стану. Я хочу встретиться с отцом. Хочу спросить, почему оказался недостоин его любви? Для этого мне нужно превратиться в чудовище, которое гниющий владыка Света так усердно во мне растил. И я становлюсь им.
Из огромного нароста пульсирующей плоти на стене вырвалось омерзительное сплетение щупалец и потянулось к воителю. Энэй сразил их мечом и пронзил насквозь гнусное порождение Тьмы. Оно лопнуло, извергнув на ползающих под ногами низших густую, кровянистую жижу.
– Мелкий, держись! – крикнул воитель на бегу.
– Как было бы здорово вновь покататься под дождем. И послушать твою победную песню. Ты единственный, кто был ко мне добр, Энэй. Я надеюсь, что стал тебе другом, – прошептала темнота слабеющим голосом мальчика.
– Да где же ты? – закричал воитель. Его бег гулким грохотом разносился по подземелью.
– Прости меня, Энэй… Я не могу больше сопротивляться, – тяжело дыша, сказал Натаниэль.
Темнота разразилась ликующим, нечеловеческим криком. Он гремел не только в мыслях воителя, а мчался сквозь мрак подземелья безудержной волной неистовой, всепоглощающей ненависти и злобы. Серебряный свет проводника угас. Низшие под ногами замерли и больше не смели пошевелиться. Обереги доспеха раскалились докрасна. На них запекалась и смердела капающая сверху густая кровь.