И размашисто расписалась «Ветк» и витиеватая круглая завитушка, обозначающая остаток фамилии. Фамилия – моя тайная и явная гордость. Не променяю ее ни на какую другую, самую что ни на есть королевскую. Предварительный договор заключен. Подписи расставлены. Мы расстались с Игорем Валентиновичем крепкими друзьями. Крепче нашей дружбы лишь сорокаградусная водка и осиновый кол. Я помахала девушкам на прощание, даже послала им воздушный поцелуй. Из Приморского района снова в центр – по пути те же женщины, толкающиеся и цепляющиеся, те же хозяйственные сумки, авоськи, пакеты, кошелки, коляски – детские и грузовые. Население Питера без устали рыскало в поисках пропитания. Я с независимым видом трусила прогулочным шагом, будто вопрос добывания пищи меня лично не касался.
В Центре регистрации за короткое время произошли небывалые перемены. Там больше не значилось рябой девушки. Вместо нее солидно восседала плотная женщина, она явно олицетворяла своей устойчивостью и усидчивостью незыблемый порядок в бюрократическом болоте. Женщина долго разглядывала мою шляпку, узел на боку, заколку в волосах, затем настойчивый взгляд переместился на мои глаза, уши, ресницы, нос, губы и еще что-то такое, чего я сама в себе до сих пор не заметила. Не разглядела, наверное, не успела, а плотная женщина все рассмотрела. От ее сурового взора мне захотелось нырнуть под стол и затаиться под ним до поры до времени.
– Наименование есть? – спросила женщина с обыскивающими глазами.
– Есть. «Кальпурния», – во мне еще тлела надежда, что Кальпурния останется со мной, несмотря на канцелярские препоны. Но не тут-то было. Моя Кальпурния канула в прошлое. Осталась в чужих руках.
– У нас уже есть одна «Кальпурния». Точнее, целых две. Давайте другое наименование, – брезгливо сжимая полные губы, гневно пророкотала женщина.
Обе «Кальпурнии» – мои давнишние знакомые. Они стали мне как родные. Я отправила им воздушный поцелуй. Мысленно отправила, а вслух мне опять пришлось нагло хамелеонничать.
– Даю, – согласилась я, – чего ж не дать-то. «Кора». Назовем мое предприятие Корой. Красивое имя, элегантное, как питерская осень.
– А чего в нем такого замечательного и элегантного? – с подозрением покосилась на меня недоверчивая чиновница.
– Безумно замечательное имя, – я немного помолчала, сомневаясь, стоит ли посвящать учрежденческую женщину в таинства мистического имени.
Вообще-то мне нечего скрывать от народа. Моя совесть чиста и невинна, как родниковая вода. Так пусть регистраторша узнает чистую правду. И я незамедлительно приступила к рассказу. «Кора – так называют древнейшие статуи девушек, найденные среди античных руин. Дочь Зевса и Деметры – богини плодородия, супруга Аида, царица преисподней, грозная повелительница теней умерших, Кора является символом растительности, которая ежегодно выходит из земли. Она олицетворяет бессмертие души. У древних римлян эта славная девушка звалась Прозерпиной». Я многозначительно замолчала, видимо, выдохлась. Навыки ораторского искусства пошли на пользу регистрационной палате. Женщина заслушалась. Она сидела за столом, прижав кулаки к пухлым щекам. Вдруг всколыхнулась, засуетилась, видимо, стесняясь за нечаянно проглянувшее детское выражение в суровых обыскивающих глазах.
– А зачем вам загробная царица? Кора, Прозерпина, Персефона, они же мертвыми руководили. Кто же такое нечистое имя дает? Вы задумали свое дело, у вас появилась собственная организация, а вы черт знает что придумали – Прозерпина, Кора, загробное царство… – передразнила меня любознательная женщина.
– Кора, и только Кора, – бурно запротестовала я, – никто не знает, что Персефону и Прозерпину в мифах называли Корой. Вы да я. Нас только двое. А мы унесем нашу тайну в могилу, так ведь? Мы не расскажем никому, даже в милиции, – я привстала и приникла лицом к лицу перепуганной насмерть женщины – глаза в глаза, бровь в бровь, зрачок в зрачок. Чиновница вскочила со стула и затряслась от страха.
– Да что вы на самом деле, с ума сошли, что ли? – завопила она, прижимая руки к груди. – Какая тайна? Какая могила? Милицию приплела зачем-то. Давайте сюда ваши бумаги.