Нежность к ревущему зверю

Волнение достигло того состояния напряжения, какое бывает в испытательном полете, когда опасность еще не осмыслена, а ты уже охвачен нетерпеливой готовностью к действию, равно как и к тому, что уже поздно. Секунды становятся набатно гулкими, нагнетая и нагнетая непоправимое к тому последнему мгновению, когда уже ничего нельзя будет изменить.

Вот оно, ее лицо. Оно выглядит отстраненным от всего окружающего, словно вокруг и нет ничего. Протянув ему руку, она чуть сощурила глаза, ободряюще улыбнулась: «Ну, что же вы?»

Алексей Лютров испугал ее не тем, что явился вдруг на глаза, отделившись из тьмы людей огромного города, а тем, какое странное и страшное сделалось у него лицо, когда он повернулся к ней, увидел ее.

— Валерия! — сказал Лютров, выражая этим словом все, что чувствовал: ведь я мог умереть, исчезнуть, не прийти сюда и не встретить тебя!..

Этот страх передался и ей, и она тоже испугалась, не умея понять почему.

— Алеша!.. Не забыли меня?

— Вы… так и не позвонили мне из автомата. Почему не позвонили, Валерия?.. Вас ждут, наверно?

— Меня нет. А вас — да, — указала она поворотом головы на стоявшую рядом Томку.

— Меня? Ах, да! Познакомьтесь, это невеста моего друга, — при слове «невеста» Томка недоуменно посмотрела на Лютрова и не менее удивленно на Валерию. — Мы тут собрались Новый год отпраздновать. На даче. Хотите с нами?

— Ой, что вы!.. Мне нельзя, у меня мама…

— Отпроситесь.

— Нет, нет. Леша, что вы, мне никак нельзя.

— Я ведь без вас теперь не поеду…

— Ну, что вы!.. Как же так? — Валерия мельком посмотрела на Томку.

Та отрицательно покачала головой, скорее Лютрова догадавшись, что означает этот взгляд.

— Ничего, мой друг не обидится. Тома ему объяснит… Вы домой?

— Ага. С работы рано уехала, к подружке забегала, да вот в магазин.

— Поедемте, — сказала Томка, сострадая Лютрову и глядя на Валерию каким-то свойским женским взглядом.

— Ну, честное слово, не могу я! — блеснув глазами, Валерия умоляюще посмотрела на Лютрова.

— Да, конечно, — согласился Лютров, пытаясь затушевать свою растерянность, с какой он не мог справиться и которая, как ему казалось, выдавала всю неловкость его положения.

В наступившем молчании взгляд Валерии, выражавший только что немыслимость для нее этой поездки, стал менее решительным, она как будто сожалела, просила понять ее и вдруг сказала:

— Разве… действительно уговорить маму?.. Поехали!

Дальше все для Лютрова было путано и тревожно, и от неизвестности, сможет ли она уйти из дому, и от тайной радости, что встреча и ее обрадовала, если она все-таки решилась… Из всего этого выходило, что хорошо жить на свете, так хорошо, что хотелось каждому встречному пожелать счастливого Нового года, подобно девушке у остановки такси.

— Леша, кто это? — спросила Томка, пока они ждали Валерию у ее дома на Каменной набережной.

— Я с ней весной познакомился, понимаешь?..

— Понимаю, это я понимаю.

От подъезда отделилась быстрая фигурка Валерии.

— Не волнуйся, — сказала Томка, заметив ее, — отпустили!..

Но Лютров боялся верить. И только когда подбежавшая Валерия дернула за ручку дверцу автомобиля и весело спросила: «Не опоздаем?» — Лютров до конца уверился, что наступает самый радостный Новый год на земле.

По пути к перрону заметно взволнованная Томка болтала за троих, игриво переводя взгляд с его на ее лицо, до розовых десен обнажая улыбкой плотные мелкие зубы с выступающим верхним клыком.

Весь путь до Радищева, равно скованный и возбужденный, Лютров изо всех сил старался занять ее нескончаемыми вопросами о пустяках, нащупать нить общности, понять, о чем следует говорить с ней, как вести себя.

Валерия же, чувствуя себя непривычно в этой его радости, тоже старалась быть участливой, внимательной к нему, угадывая все с ним происходящее, старалась не ставить его в неловкое положение и поскорее приноровиться к тону той, весенней встречи. Но ни она, ни он не могли пробиться сквозь волнение к той свободе, легкости и независимости. Она не знала, что и как произойдет там, куда они едут, но была совершенно уверена, что все будет непросто, и эта уверенность не давала справиться с волнением. В его голосе, в ожидающей чего-то улыбке, в отдельном от слов смысле пристального взгляда Лютрова она угадала уже, что нужна ему так, как ничто и никогда в жизни. И оттого Валерию томило опасение, что в ней вдруг выкажется что-то такое, что обманет его, обманет вот это страшное своей радостью возбуждение в нем.

А Лютров и впрямь не мог без волнения смотреть на нее, не мог не восхищаться росными капельками на темном пушке над верхней губой, движениями огрубевших от краски и слипшихся ресниц, черным толстым платком, не только не приглушавшим ее молодость, но оттенявшим свежесть и чистоту лица.

В купе напротив без устали размахивали пальцами, болтали глухонемые. Они понимали друг друга и были довольны. Лютров завидовал им, ему казались невыразительными и пустыми все те слова, которые он успел наговорить Валерии.

Спустя полтора часа, уже в темноте, электричка подъехала к притихшим под снегом вековым елям Радищева.