И день такой… Как будто мальчикВстаёт рассказывать стихи,В костюме грозного команчи,Двенадцать строчек чепухи,Которой вовсе не бывает,И потому он каждый разНачнёт и тут же забывает,И смотрит ясными на нас.И мы его наперебойЗовём, подсказывая слово —А он ревёт, яркоголовый,И с мамой просится домой…Потом не вспомнит ничего,Лишь на полу оставит перья —И пропадёт во тьме империй,Играя жизнью кочевой.
“Предрождественская тоска…”
Предрождественская тоска…Забирайся в свою избу.Вынимай не спеша резьбуИз картофельного глазка.Продолжаясь две тыщи лет,Ты и века-то не нажил —Вот и точишь свои ножи,Вот и топчешь свой туалет.Фотокарточки на стене:Выцвел дед – разбери, что дед.Да и ты, где тебе семь лет,Тоже словно бы из теней.Сто друзей и сто два врага,Шрам на скуле, на сердце – боль.Говоришь себе: «Бог с тобой!» —По привычке, наверняка…Всех позвал – никто не пришёл.Остаётся копать в себе.И заноза стучит в стопе —Сам не вырвал, и не прошло.Но увидишь – идёт звезда,Ледяную вскрывая мглу.И заплачешь в своём углу…Раз. До смерти. И навсегда.
“Меня по отчеству не звали…”
«Меня по отчеству не звали,Я семь десятков просто Любка,Мы, как приехали с Алупки —Всё на Урале, на Урале…И я почти не помню моря,Ну, что округлое – и только…А мне пора уже на дойку —Стою, вот, видишь, руки мою…»«Любовь Ивановна, у вас жеТелята – лучшие в районе,И о секретах в рационеНикто подробней не расскажет!…Ну что вы плачете, не стоит,Любовь Ивановна!..» А Любка,Подолом вылинявшей юбкиЗакрыв лицо, тихонько воет.«Пережила детей и мужа,Всё время здесь, а дома – страшно.Я говорю с животным каждым,А что ещё теперь мне нужно…»…И чётко, словно фотоплёнка,Всё, что не схватится душою,Вмещает чёрное большое