Нежный плен

— Твои манеры приличествуют скорее свинарнику, нежели трущобам! — прошипела Джоанна, улыбаясь обворожительно-ядовито. — В трущобах, по крайней мере, живут люди. Не смей вести себя так со мной на людях, когда я не могу защитить себя, чтобы не уронить твоего достоинства!

— По-другому я не мог увести тебя от толпы этих похотливых жеребцов, — проворчал Джеффри и, прежде чем Джоанна успела ответить, добавил: — Ради Бога, помолчи! У меня действительно раскалывается голова!

— И могу сказать почему: от тебя несет прокисшим вином. Зачем ты приехал? Тебе лучше лечь и проспаться!

— Меня вытянул сюда отец, чтобы мое отсутствие не оскорбило вашу милость!

— Меня скорее оскорбляет твое присутствие!

— Я не буду долго навязывать тебе свое общество. Что заставило тебя примчаться сюда за четыре дня? Тебе угрожает какая-нибудь опасность?

Злость Джоанны мало-помалу начала исчезать. Положив на одну чашу весов непонятную необходимость для графа Солсбери «вытягивать» сюда Джеффри, а на другую — явную ревность в действиях своего жениха по отношению к «похотливым жеребцам», Джоанна убедилась, что чаша с ревностью оказалась тяжелее. Улыбка, застывшая на ее губах, стала более естественной и выражала теперь удовлетворение. Как бы там ни было, Джеффри мог бы и не ревновать. И ее земли, и она сама уже принадлежат ему, а поскольку ее действия не могут лишить Джеффри земель, его ревность относится только к ней самой. Но главное — ей определенно понравилось, что Джеффри мгновенно почувствовал опасность в письме Изабеллы. Послание Джоанны не содержало всех деталей. Она писала только о факте приглашения и о своем намерении подчиниться воле королевы. И хотя гонцу наказали сохранять строгую секретность, Джоанна не осмелилась написать о своих опасениях. Послания имели свойство таинственно исчезать, особенно при королевском дворе.

— Давай присядем, — сказала девушка уже более любезно и, не в силах удержаться от подтрунивания, добавила: — Или, может, мне лучше сопроводить тебя в уборную? Ты зеленеешь прямо на глазах.

— Сядь, сделай одолжение. Ты, должно быть, очень устала, столько протанцевав. И, будь добра, предоставь мне самому разобраться с цветом моего лица. Джоанна, я не настроен сейчас на шутки. Если у тебя есть, что мне сказать, то сделай это как можно быстрее. Я не хочу, чтобы наше уединение послужило поводом для подозрений.

— Ты уже дал для этого достаточно поводов! — засмеялась Джоанна. — Ладно, наклонись поближе, но только не дыши на меня, а то я тоже опьянею. Если и возникнут какие-то подозрения, то лишь в твоей ревности. Ты очень мудро поступил, Джеффри. Извини за то, что я оцарапала тебя.

Джеффри лишь раздраженно буркнул в ответ. Тем не менее он сел рядом с ней и придвинулся ближе. Джоанна слегка отвернула от него голову, как это сделала бы на ее месте любая уязвленная женщина, чья чрезмерная робость не позволяет затевать ссору. Это имело двойной эффект: так ее не беспокоили винные пары, исходившие от Джеффри, и она одновременно могла наблюдать за залом.

— Я не знаю, кроется ли за этим какая-нибудь опасность, — серьезно сказала она. — Но я не понимаю, зачем Изабелла послала за мной.

— Я тоже. Все это мне не нравится. Очень не нравится. Ты не могла найти какой-нибудь благовидный предлог для отказа?

— Поначалу я так и думала поступить, но по поведению и ответам сэра Генри на мои протесты поняла, что королева не потерпит непослушания. Лучше было сделать вид, что я согласна, и скрыть свои подозрения и опасения.

— Это уж точно! Сэр Генри… Какой сэр Генри? Их тут по крайней мере двадцать наберется.

— Брейбрук.

— А, этот… Он домогался тебя? Поэтому ты так и спешила сюда, чтобы избавиться от него?

— Да, нужно было избавиться от него, но не потому, что он совершил какой-нибудь промах по отношению ко мне.

Джоанна замолчала, борясь с желанием подшутить над Джеффри. В поведении Брейбрука действительно не было никаких притязаний. (Джоанна и не догадывалась, что он просто пожирал ее глазами в течение всего путешествия.) Девушка привыкла подшучивать над Джеффри с детства. Но она понимала, что ничего смешного в этом сейчас не может быть. Джеффри теперь приходится ей не просто другом детства. Он — мужчина, и может натворить всяких глупостей…

Она повернулась и мельком взглянула на жениха. Возможно, его бледность и есть результат излишних возлияний, но глаза… это не глаза пьяницы. Они сверкают, как янтарь… горят страстью.

— К сэру Генри моя спешка не имеет никакого отношения, — торопливо произнесла Джоанна.

Полушепотом она поведала Джеффри об участи, постигшей свиту Брейбрука, и с облегчением отметила, как смягчилось лицо Джеффри, а его губы задрожали от сдавленного смеха.

— Джоанна, ты же могла убить их! И половину обитателей замка тоже!