– Теперь, когда вы единственный родственник у Дениса, мы готовы помочь вам быть не просто опекуном для мальчика, но стать полноценным родителем для него. Но у вас Варвара нет ничего. Ни жилья, ни денег, ни работы. Никто не даст вам ни опеку, ни усыновление.
– Дениса забрали? Да? Поэтому его нет здесь, в больнице?
– Нет, пока не забрали. Но очень скоро все может произойти.
– То есть если я подпишу это, – указала на первую стопку бумаг, – то я стану для Дениса мамой? Настоящей мамой и никто его не заберет?
Петра улыбнулась.
– Нет, никто не заберет. Потому что вы будете супругой Марата Руслановича, а он позаботится о вас и ребенке. Потому что он тоже усыновит Дениса.
– Я… я даже не знаю что сказать, – мои руки тряслись, сжимая будущее. То будущее, о котором я даже не думала. – Марат, зачем?
– Лишние вопросы, – он повторил, но так и не взглянул на меня.
Я вновь посмотрела на листы, выдохнув. Нужно взять себя в руки. Нужно думать. Этим я и занималась. Чертовы две минуты я усиленно думала, а когда поняла, что выбора то у меня и нет, взглянула на Петру.
– Передайте мне ручку.
Она на мгновение растерялась, вытянув губы в изумленной букве «о», а после быстро передала мне ручку и отошла чуть в сторону, пока я размашисто оставляла подписи в нужных строчках. И лишь на последней странице я задержалась, рассматривая место для новой подписи.
– Что же, как была Лапшой*, так и останусь Лапшой, – проговорив это, я поставила закорючку в строке с новой фамилией.
Варвара Салмина.
* Салма – татарское кушанье вроде лапши. Таким образом, Салмины – почти тезки Лапшиных (одно из значений фамилии).
Глава 21.
Сначала из палаты вышел адвокат, который выполнял функцию «подай бумаги, убери бумаги». Он не задавал вопросов, не отвечал, ничего не говорил, но внимательно следил за тем, как я подписывала документы и передавала их Петре. Она же порой помогла мне перелистывать страницы, из-за того, что вторая рука все еще находилась в гипсе.
Петра уходила после, шепнув что-то Марату. Слишком тихо, но ее слова не вызвали на лице мужчины никаких эмоций. Он же оставался в палате, наблюдая, как его помощница уходила, закрывая за собой дверь.
И когда мы остались вдвоем, в повисшей между нами тишине, я отчетливо слышала как билось мое сердце. Даже работающие шестерёнки-мысли в голове звучали громче, чем собственное дыхание.
Марат прошелся по палате еще раз, а после замер около окна. Простоял там достаточно долго, чтобы довести меня до стадии паники. Что же еще он хотел сказать?
– Марат, – прошептала я, вынуждая себя заговорить первой.
Он не дрогнул. Словно статуя, отбрасывающая темную тень.
– Ты же понимаешь, что теперь не просто девчонка с улицы, – Марат заговорил, вот только его спокойный голос пугал хлеще слов.
– Да, понимаю, – постаралась взять себя в руки, внушая себе, все что я делаю это ради Дениса. Ради его будущего и безопасности. Ведь они правы. Я никто. У меня ничего не осталось. И Дениса забрали бы органы опеки, тем более, если бы узнали, через что он прошел. В какой ситуации мы оба оказались.
Марат развернулся, но остался стоять около окна. Из-за ослепляющего солнечного света я не могла разглядеть его лица.
– Но зачем?
– Помнишь, ты просила спасти вас? Защитить? Это и есть моя защита.
Я согласно кивнула. Не думала, что это произойдет именно так, но если нет других вариантов…
– Теперь ты моя жена. А Денис будет моим сыном. Пусть и приемным, но он, как и ты, будет носить мою фамилию. Это гарант того, что вы не пропадете. Оба.
– Спасибо, – выдохнула я, вздрогнув, когда Марат сделал шаг вперед.
– Не нужно благодарностей, Варвара. Я делаю это не ради тебя. Даже не ради мальчишки.
– Тогда зачем?
– Ради себя, – он усмехнулся.
Приблизился к кровати, остановился, нависая надо мной, а после присел на край, вынуждая меня отползти по возможности дальше от его горячего огромного тела. От его разрушающей подавляющей энергетики. От напора, с которым я никогда не могла бороться.
– Ты слышала о «меньшем зле»?
Я покачала головой. Уставилась на Марата, он же медленно поправил манжеты белоснежной рубашки.
– У тебя был выбор, Варя, вот только ни один из них не был для тебя лучшим. С одной стороны ты могла оказаться на улице. В прямом смысле. Сегодня же тебя бы выписали, и ты с переломами и незавершенным лечением в этой больничной одежде оказалась на улице. Без гроша в кармане, без документов. У тебя не было бы ничего. Даже мальчика. Потому что ни одна опека не отдала бы ребенка человеку, у которого нет ничего. И чтобы ты тогда сделала?
Я промолчала. Шумно проглотила вставший в горле ком. Он не угрожал. Он говорил так, как должно было бы случиться рано или поздно.