Незнакомцы на мосту

Вопрос. То, что вы передавали, было правдой или неправдой?

Ответ. И то и другое.

Вопрос. Передали ли вы им сведения о вашей работе в посольстве?

Ответ. Да, сэр.

Вопрос. Сообщили ли вы им, что вы прошли подготовку для работы шифровальщиком?

Ответ. Да, сэр.

Вопрос. Не вспомните ли вы теперь, не передавали ли вы сведения, касающиеся поведения и привычек военного персонала посольства?

Ответ. Передавал, сэр.

Вопрос. И о поведении сотрудников государственного департамента?

Ответ. Да, сэр.

Роудс показал, что за время пребывания в армии он служил в Абердине (Мэриленд), в Форт-Бельвуар (Вирджиния) и в Пентагоне, где и получил подготовку для работы в шифровальных отделах. Кадровый военный признался в том, что передавал русским сведения обо всех своих должностях и обязанностях.

Вопрос. Сержант, после вашего возвращения в Соединенные Штаты располагали ли вы каким-либо методом связи? Под этим я понимаю вступление в контакт с русским посольством в Соединенных Штатах.

Ответ. Да, располагал, сэр.

В течение трех недель подряд он должен был посылать статьи, вырезанные из газеты «Нью-Йорк тайме», в которых содержались критические замечания в адрес России. На вырезках с этими статьями должна была быть пометка в виде красного вопросительного знака. На четвертый раз, в тот же день, когда вырезка должна была быть направлена в русское посольство в Вашингтоне, Роудс должен был находиться перед театром в Мехико. Там его должен был встретить русский агент.

Вопрос. Была ли какая-нибудь специальная договоренность о том, как вам следует одеться?

Ответ. Об одежде специальной договоренности не было, но я должен был держать в руке или курить трубку, которую они мне дали.

Вопрос. Теперь, возвращаясь на минуту к полученным вами инструкциям, мы хотели бы узнать, пытались ли вы вступить в контакт с русским посольством, после того как вернулись в Соединенные Штаты?

Ответ. Нет, сэр.

Вопрос. Пытались ли вы вступить в связь с кем-нибудь в нашей стране?

Ответ. Нет, сэр.

На этом закончился допрос Роудса обвинением.

Донован. Я прошу вычеркнуть все эти показания и прошу, чтобы присяжным было указано не принимать их во внимание как несущественные и не имеющие отношения к обвиняемому.

Было уже около четырех часов, и судья Байерс отпустил присяжных. Защита же продолжала доказывать, почему, по нашему мнению, показания Роудса не имели отношения к делу.

Донован. Ваша честь, девяносто девять процентов показаний, сделанных сегодня этим человеком, относятся к заговору, если таковой имел место, который совершенно не связан с заговором, упомянутым в обвинительном акте. Ваша честь, в этих показаниях нет утверждения того, что этот человек когда-либо знал обвиняемого, а также того, что этот человек когда-либо знал Хэйханена. В них нет также утверждения того, что он когда-либо знал кого-нибудь из тех, кто назван сообщниками в обвинительном акте.

Судья Байерс. Нет ничего удивительного, мистер Донован, что в такого рода заговоре несколько его участников не знают других. Это совсем не какой-нибудь ничтожный сговор с целью поджечь дом. Это заговор крупный, со множеством ветвей и ответвлений.

Донован. Ваша честь, предполагается, что этот заговор инспирирован советской военной разведкой. Другой заговор, о котором мы слышали сегодня днем, по-видимому, представляет собой злоключения человека, напившегося допьяна и совершившего в Москве различные проступки. Я обращаю ваше внимание на то, что здесь нет никакой связи, которая делала бы эти показания относящимися к данному случаю.

Судья Байерс. Ну, я не готов сказать «да» и не готов сказать «нет». Я хотел бы зарезервировать свое решение по вашей реплике.

Донован. Благодарю вас.

Вторник, 22 октября

Трудно было вспомнить, когда на смену понедельнику пришел вторник. Большую часть вечера в понедельник мы готовились к встрече с Роем Роудсом и засиделись допоздна. Обвинение пошло навстречу нашим просьбам относительно заявлений, сделанных Роудсом нескольким следственным органам. Мы прочли все заявления и прослушали записанные на магнитофон допросы, проведенные работниками армейской контрразведки. По мере того как ленты одна за другой раскручивались с магнитофонных кассет, я понял, что Роудс передал русским информацию, касающуюся вопросов национальной безопасности. Поэтому обвинение не могло настаивать на том, чтобы он рассказал в открытом судебном процессе о секретах, проданных им русским. Если бы Роудс рассказал все, его показания нанесли бы ущерб американским дипломатическим представительствам в Москве и в других столицах иностранных государств.

Проблема еще больше осложнилась, когда мы узнали из магнитофонных записей, что он давал противоречивые показания по важнейшим вопросам, говоря одно ФБР и совсем другое армейским следователям. Нужно было информировать присяжных о его двуличности, но как мы могли поставить под сомнение показания Роудса, не разглашая секретные военные сведения?