Незримый фронт

А залпы следовали один за другим. Обергандер встал напротив Онищенко и не сводил с него взгляда.

— Айн… цвай… драй… — считал он залпы. Володя смотрел в глаза Обергандера, не мигая.

Генерал искал в его взоре хотя бы малейший признак ужаса. Но не находил ничего, кроме презрения.

— Ну! — Обергандер выхватил пистолет. — Смерть и большевикам закрывает глаза!

Раздался выстрел, и Володя упал…

Только поздней ночью отпустил генерал Обергандер переводчика Потоберидзе. И когда Сано добрался до квартиры, силы покинули его. Сано бросился на кровать, зарывая в подушку горячую воспаленную голову. Его трясло, будто в лихорадке. Мысли путались. Сано стал забываться в тяжелом тревожном сне… И вдруг больно сжалось сердце. Сознание вернуло его к страшной реальности. Что дальше делать? Как связаться с центром? Ведь без связи он не опасен для врага. Но теперь не время думать об этом. Сейчас надо уснуть, отдохнуть. Утром Обергандер наверняка встретит его своим пронизывающим недоверчивым взглядом. Нельзя давать генералу и малейшего повода подозревать, что его переводчик провел бессонную ночь.

Но утром Обергандер не мог анализировать состояние своего переводчика. Впервые за долгую жизнь он просидел всю ночь напролет в окружении бутылок с французскими винами. Раньше он презирал таких людей, которые топили в стакане безволие и малодушие, не умея управлять своими чувствами. А теперь генерал сам походил на них, не в состоянии побороть, заглушить в себе страх.

За пустыми бутылками и застал Обергандера пришедший утром Потоберидзе. Он был подтянут и элегантен, как обычно. Окинув взглядом генеральский кабинет, Сано моментально оценил обстановку и сразу успокоился, увидев свое превосходство над противником.

— Доброе утро, экселенц! — звонким голосом отчеканил вошедший, делая вид, что состояние генерала его ничуть не поразило.

— Да, да. Утро, утро, Сано. Садитесь, — вялым, приглушенным голосом проговорил Обергандер, указывая рукой на стоявшее возле столика пустое кресло. И уже с какой-то завистью, взглянув на переводчика, продолжал: — А вы отлично выглядите!

— Я всегда себя хорошо чувствую, когда вижу, что слабеют силы противника. Вчера вы дали мне возможность убедиться в этом еще раз.

— Вчерашний расстрел — это капля в море, — по-своему истолковав слова Потоберидзе, продолжал Обергандер. — Нужно массовое уничтожение русских. Я один из тех, на кого фюрер возложил эту миссию. Начинать, Сано, надо с партизан. Они, как назойливые мухи, мешают нашему командованию, особенно на железнодорожных коммуникациях. В этом вы нам и поможете. Черт побери! Кто, как не вы, должен знать психологию советских людей. Поезжайте в лагеря. Подберите из пленных несколько русских, таких же, как вы, — ненавидящих Советы. И тогда я осуществлю свои планы. Ведь эту ночь я не только пил вино… Вы поняли меня?

— Так точно, экселенц! — на этот раз действительно радостным голосом воскликнул Потоберидзе.

— Вот и хорошо. Пока будут готовить документы, можете отдыхать. А завтра в дорогу. Сегодня я больше не задерживаю вас.

Потоберидзе поднялся, поклонился генералу и направился к выходу.

ВОЕННОПЛЕННЫЙ № 1002

Высокий, чуть сутуловатый эсэсовский офицер внимательно рассматривал документы Потоберидзе. Личный переводчик Обергандера вызывал у немца неприязненные чувства. Он привык видеть советских людей за колючей проволокой. А этот, сидевший перед ним с надменным видом и в форме немецкого офицера, имел неограниченные полномочия от очень высокопоставленного лица. Последнее обстоятельство и смущало и раздражало эсэсовца настолько, что он не выдержал и спросил:

— Чем это вы заслужили такое доверие?

Сано почувствовал, что ответ во многом предопределит его дальнейшие отношения с лагерной администрацией.

— Я считаю, господин комендант, — он умышленно не назвал его чин, — ваш вопрос выходящим за рамки моего поручения. У меня скромные обязанности, к которым я и хотел бы немедленно приступить. Для этого мне необходимо, в первую очередь, познакомиться с картотекой на военнопленных.

Комендант побагровел, однако сдержал себя, решив не обострять отношений с гостем. Черт его знает, какие отношения у переводчика со своим генералом. А обширные и влиятельные связи Обергандера коменданту были хорошо известны.

Шли к концу четвертые сутки пребывания Потоберидзе в лагере. В то время как мысли целиком были поглощены предстоящим делом, душа Сано не могла найти покоя. Еще не сгладились переживания от потери друга, как прибавились новые, от всего увиденного в лагере. Но самые мучительные страдания приносило презрение, уничтожающие взгляды своих соотечественников, томящихся в неволе. Конечно, в их представлении Сано был хуже немцев. Фашисты — просто враги, а он — изменник, предатель. И как ни горько было на душе, но Сано не имел права выдавать свои переживания.

Военнопленный Николай Иванов, значившийся в лагере просто под номером 1002, упорно не хотел отвечать на вопросы и далее смотреть на переводчика Обергандера, принимая его за самого последнего негодяя.