Незримый фронт. Сага о разведчиках

8 марта 1937 года, во время итальянского наступления на Гвадалахару, троцкисты организовывают вооруженное выступление под Валенсией, где находилось правительство Испанской республики и Генеральный штаб народной армии. 3 мая ПОУМ поднимает вооруженный мятеж в Барселоне, три дня продолжаются кровопролитные уличные бои. В конце концов 15–16 мая ПОУМ была запрещена, а в июне всех членов ее руководства арестовала испанская республиканская служба безопасности. 20 июня 1937 года группа сотрудников НКВД под руководством резидента НКВД в Испании Орлова при участии Иосифа Ромуальдовича Григулевича похищает из тюрьмы и спустя два дня ликвидирует лидера ПОУМ Андреу Нина (операция «Николай»), а также Эрвина Вольфа и ряд других руководителей. Позднее за шпионаж в пользу Франко были казнены около 500 троцкистов из состава интербригад. Руководил этими процессами представитель Исполкома Коминтерна от Франции — Андре Марти.

Для советского руководства действия троцкистов в Испании явились как бы наглядной иллюстрацией того, что могло бы случиться и в нашей стране, если бы война против нее уже началась и «пятая колонна» оживилась — что, как мы теперь знаем, в 1937 году фактически уже и происходило.

Ведь еще в 1934 году видный троцкист Карл Радек в беседе с рейхсляйтером Союза германского Востока, хорошо знакомым нам по предыдущим главам Теодором Оберлендером и гауляйтером Восточной Пруссии Эрихом Кохом в ходе конфиденциальной беседы обсуждали вопросы организации антисоветского военного переворота в СССР, в том числе и в условиях войны, включая и ситуацию искусственно организованного военного поражения СССР. В ходе Третьего московского процесса по бухаринско-троцкистскому блоку в марте 1938 года Бухарин показал, что организация преследовала реставрацию капиталистических отношений в СССР «в частности, при помощи войны, которая стояла прогностически в перспективе… на условиях расчленения СССР». Уже в начале 1930-х годов сложился «контактный блок», управляемый внутри страны Бухариным, Пятаковым, Радеком, Рыковым и Томским, а из-за границы — Троцким. Переворот сначала мыслился на волне массовых протестных выступлений внутри страны. Но когда надежда на них не сбылась, акцент переместился на «открытие границ» для иностранных интервентов, которые за помощь им посадят на власть в Кремле лидеров блока. Троцкий вел переговоры на этот счет с Третьим рейхом. Открыть фронт должна была военная группа Тухачевского. Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз. В своем последнем слове Бухарин подчеркнул: «Голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением нас самих, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам к кулацкому фашизму».

Павел Анатольевич Судоплатов вспоминает: «Вход в здание Кремля, где работал Сталин, был мне знаком по прошлым встречам с ним. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по длинному безлюдному коридору, устланному красным ковром… Нас с Берией пропустил тот же офицер охраны. <…> Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил: “Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну. У нас нет исторического опыта построения мощной индустриальной и военной державы одновременно с укреплением диктатуры пролетариата, — продолжил Сталин, и после оценки международной обстановки и предстоящей войны в Европе он перешел к вопросу, непосредственно касавшемуся меня. Мне надлежало возглавить группу боевиков для проведения операции по ликвидации Троцкого, находившегося в это время в изгнании в Мексике. <…> При этом, в случае успеха акции “партия никогда не забудет тех, кто в ней участвовал, и позаботится не только о них самих, но и обо всех членах их семей”. <…> Аудиенция закончилась, мы попрощались и вышли из кабинета. После встречи со Сталиным я был немедленно назначен заместителем начальника разведки. Мне был выделен кабинет на седьмом этаже главного здания Лубянки под номером 755 — когда-то его занимал Шпигельглас.