Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945

В Германии даже истинные противники гитлеровского режима виноваты в том, что отдали право принимать законы исполнительной власти. Такова была практика конституционной монархии, и она привела к бессилию народа, который практически не осуществлял парламентский контроль над кабинетом министров. Немцы совсем не имели опыта политической свободы. Такая отсталость оказалась благодатной почвой для покорности, без которой диктатура Гитлера никогда бы не стала возможной.

Именно такого рода размышления рождали во мне чувство глубокой жалости ко многим моим товарищам. Они никогда не жили в условиях сильной демократической власти, как довелось мне в молодости. Такая демократия отвергает любой мистический культ вождя и опирается на достижение здравых решений посредством неустанного и ничем не стесненного взаимодействия человеческих умов.

Несколько месяцев спустя меня попросили взять на себя функции политинформатора, поэтому пришлось просматривать практически все британские еженедельники и некоторые ежедневные газеты. В своих еженедельных сообщениях я старался обрисовать текущие политические события и посредством отбора газетного материала оказывать определенное воспитательное влияние. Я чувствовал, что мой долг – объяснять тем моим товарищам, кто не очень силен в языках, насколько велико наше поражение и как весь цивилизованный мир отстранился от нашего отечества. Не скрыл я от своих слушателей и то, что одним из первых, кто пожертвовал средства на спасение голодающего населения Германии, стал еврейский издатель Голланц. Много было возможностей незаметно показать небольшому кругу людей доброй воли «путь возвращения» – к нормальной штатской жизни, к уважению основных норм морали, к закону и порядку, – так как это был единственно возможный фундамент для новой жизни нашей древней нации в мировом сообществе.

КОНЕЦ ПУТИ – ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Как любой военнопленный я был не более чем заключенным с номером, а как политинформатор я пытался осторожно просвещать своих товарищей. Но был у меня и третий контакт с миром. В Бридженде у нас сменилось два коменданта, оба тщательно подобранные, олицетворяющие собой качества истинного английского джентльмена – вежливость, благожелательность и учтивость. Короче говоря, они действовали умиротворяюще на многих обитателей лагеря.

В конце концов мне и еще одному или двум пленным разрешили выходить по утрам из лагеря без охраны, чтобы весь день работать в одном из соседних поместий, а возвращаться к ужину. Только тот, кто побывал в плену, способен понять, что значила для меня такая перемена. Главной материальной выгодой от этой поблажки стало то, что от хозяина имения мы получали в качестве дополнительного питания громадный сандвич. Горячий суп, который нам давали в лагере в полдень, мы оставляли на ужин. Впервые за восемнадцать месяцев нам хватало еды!

Хозяйский дом возвышался над большим парком. Обычно мы работали не спеша в саду вместе с главным садовником и его помощником. Сначала нас, пленных, было трое, потом двое отказались работать, и я остался один. Именно с тех пор и началась моя настоящая «свобода», потому что теперь я мог договариваться с садовником о работе и передвижениях на свое усмотрение. Днем я практически жил в поместье, хотя никогда не входил в хозяйский дом. Лучше всего было по субботам, когда работа заканчивалась в полдень, но я никогда не шел сразу в лагерь, а отправлялся в длительные прогулки вдоль пустынного берега залива. Там я чувствовал себя в еще большем уединении, чем в поместье, и наслаждался этим.

Владелец имения был человек замкнутый и молчаливый, даже в отношениях со своими работниками и гостями, насколько я мог видеть с моего рабочего места. У него был десяток или около того крупных ферм. Он не ездил верхом, не охотился, но иногда работал в лесу. У него была приятная молодая жена, брюнетка с голубыми глазами. Она, видимо, нарушала правила, когда вступала со мной в беседу или приносила мне кусок пирога, за что я был ей особенно признателен. Когда к ним с визитом приезжали ее мать или братья, мы болтали друг с другом, как будто всех нас пригласили сюда провести уик-энд. Иногда она позволяла мне целый день не работать – когда по соседству происходили сборы охотников. Она участвовала в них вместе с двумя дочками-подростками, и я просил у коменданта лагеря разрешения бывать на этих сборах. Зная мою страсть к охоте, он никогда мне не отказывал.

Правда, это не был настоящий спорт, потому что мне оставалось только следовать за группой пешком или просить, чтобы кто-то подбросил на машине. Порой кто-нибудь из охотников высказывал сожаление, что «они» до сих пор не дали мне лошадь! На этой местности, сливающейся с песчаными дюнами, было маловато препятствий. Только однажды я получил незабываемое впечатление от настоящей сцены в английском духе, когда ко мне с громким лаем стремительно неслись пар двадцать гончих, а за ними расстилалось поле, и все это на фоне синих волн Атлантики.