Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

Она медленно пошла дальше. У арки Сен-Дени вкусно пахло жареными каштанами, — краснощекая женщина топталась у пышущей жаром сковороды. Луиза любила жареные каштаны и, когда в кармане позванивало несколько су, всегда покупала. Но сейчас равнодушно прошла мимо.

Как такое могло произойти? Почему двоюродный брат императора убил сотрудника «Марсельезы», республиканской газеты, которая с первого номера позволяет себе весьма язвительные выпады против Империи Луи Наполеона и лично против него? Ведь всему Парижу известно, что вот уже много лет принц Пьер не в ладах с царствующим кузеном!.. О, здесь есть над чем подумать!

Недоумения Луизы рассеял Теофиль. Она застала его в вестибюле курсов, — он ожидал, сидя на подоконнике, с неизменной сигарой во рту. Бледный, как всегда, блестя сквозь сильные стекла пенсне антрацитовыми глазам ероша густую черную бороду, шагнул навстречу.

— Пошли! Не может быть, чтобы это кончилось просто! Час пробил! — Он с силой взял Луизу под руку.

В пути Теофиль пояснил Луизе, ради чего Пьер Бонапарт мог убить Виктора Нуара. Оказывается, принц послал вызов на дуэль Анри Рошфору, но того в редакции «Марсельезы» не было, и один из его друзей, Паскаль Груссе, немедленно отправил к приицу Пьеру секундантов: Виктора Нуара и Ульриха де Фонвиеля. Пьер Бонапарт намеревался убить Рошфора, чтобы войти в милость к царствующему кузену, — это ясно! Взбешенный тем, что к нему явился не Рошфор, не сумев сдержать необузданного корсиканского нрава, он и застрелил Нуара. Вот какова подоплека? Недаром же императрица Евгения, узнав о происшедшем, с восторгом воскликнула: «Пьер — настоящий родственник!»

— Париж в ярости! — говорил Ферре. — Париж бурлит! Вы посмотрите, Луиза, что делается на улицах И обратите внимание — уже скапливаются войска и отряды полиции.

— Но ведь его положено судить, как уголовного преступника! — воскликнула Луиза. — За убийство полагается гильотина!

— Ой! До чего же вы наивны, Луиза, — усмехнулся Ферре. — Разве позабыли, что еще в пятьдесят втором году правительство приняло закон, по коему никто из императорской семьи не может быть предан обыкновенному суду. Убийца-то — Бонапарт! — Он помолчал, черные брови туго сошлись на переносице. — Ах, как жаль Виктора!

У дома принца Пьера на улице Отейль бушевала толпа, хотя Луи Нуар уже увез тело брата домой, а убийцу отряд полиции препроводил в тюрьму Консьержери.

В толпе раздавались крики:

— В Консьержери! Схватить принца-убийцу! Покончить с ним!

Луиза и Теофиль пробрались сквозь давку к парадному входу, поднялись на ступеньки. Кто-то из толпы крикнул им:

— Не входите! Там убивают!

Дверь оказалась заперта, и на стук Ферре никто но отозвался.

— Голову даю на отсечение, полиция просто спасала убийцу от суда Линча! — сказал Теофиль, когда они возвращались на Монмартр. — Народ разорвал бы эту падаль на мелкие клочья! Вот увидите, Луиза, во что выльются похороны Виктора! У вас есть оружие?

— Да. Кинжал. Я стащила у деда, когда мечтала о подвиге Гармодия.

— Возьмите с собой. Завтрашний день мы можем встретить на баррикадах! Взгляните, как кипят улицы!

На Монмартр Луиза добралась поздно, но и здесь, и кабачках и на улицах, не затихало возбуждение.

Мама Марианна поджидала Луизу у дверей, лицо — измученное, в глазах страх. И желтенькая Фиееттка, скуля, бросилась под ноги, прыгая и стараясь лизнуть руку.

— Как я волновалась, Луизетта! — с горечью упрекнула мать. — Весь Париж, говорят, клокочет! А ты такая… с тобой любая беда может приключиться!

— О, мама! Ведь должны же мы добиться свободы! Придет же когда-то конец кровавому режиму! Этого рыжеглазого деспота…

— Ах, дочка, дочка! — перебила мать. — Ну разве можно?! Ведь за такие слова…

Луиза обняла ее, прижала к груди.

— Ой, мама, мама! Ничего ты, старенькая, не понимаешь!

В своей комнате, заваленной книгами и рукописями, Луиза прошла к столу, взяла чистый лист бумаги, написала легким летящим почерком:

Вперед, под пенье «Марсельезы»!

Вперед, друзья, вперед, вперед!

В гул битвы паши львы несутся.

Монмартру эхом вторит даль.

Не устоять тебе, Версаль,

Пред океаном революций!

Но долго усидеть за письменным столом не могла. Вскакивала, подходила к окну, раздвигала жалюзи, выглядывала на улицу. Обычно в этот час рабочие кварталы Монмартра уже спят: завтра подниматься чуть свет, спешить к станкам и машинам, гнуть спину четырнадцать — шестнадцать часов за жалкий кусок хлеба!.. Но смотри, Луиза, сегодня сквозь жалюзи и занавески светятся все окна, от первых этажей до мансард! Париж не спит, Париж готовится сорвать смирительную рубаху, напяленную на него косоглазым Баденге!

Шагая из угла в угол, Луиза прислушивалась к тому, что делается в спальне матери. Кажется, она легла, — стукнули о пол сброшенные — нога об ногу — туфли, скрипнула деревянная кровать. Нет, сейчас еще нельзя уходить, услышит.

Снова присела к столу и под недавно написанным стихотворением вывела крупными буквами: