Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

«Как?! После Августа — Августенок? Как, только потому, что у нас был Наполеон Великий, нам придется терпеть Наполеона Малого? Нет! После Наполеона Великого я не хочу Наполеона Малого! Хватит пародий!.. Чтобы водрузить орла на знамени, необходимо, чтобы раньше орел водворился в Тюильри! Где же он, ваш орел?»

Надо ли удивляться, что, когда узурпатор взгромоздился на трон Франции, великому Гюго, переодетому и грубую суконную блузу и в засаленный картуз, с паспортом наборщика Ланвена в кармане пришлось покинуть родину! Надолго! Идет девятнадцатый год его изгнания! А здесь… Девятнадцать лет мрака, девятнадцать лет тюремных решеток, сквозь которые смотрит в небо самая свободолюбивая страна мира!

И лишь одно согревало Луизу в те часы: Теофиль жив, Теофиль свободен!

Да, война уже шла. В городах и деревнях, провожая любимых, рыдали матери, невесты и жены, в Париже извлекали из национальных музеев знамена Аустерлица и Ваграма. И, пытаясь поднять воинственный дух нации, Бонапарт Малый устраивал на Вандомской площади шествия согбенных и седых наполеоновских ветеранов.

Луиза часто виделась с Андре Лео, их сблизили хлопоты о будущей газете, но в условиях начавшейся войны получить разрешительный штемпель на выпуск прогрессивного издания стало невозможно.

— Когда Луиза сказала о намерении поехать на Страсбургский вокзал, откуда отправляли на восток маршевые эшелоны, Андре решила сопровождать ее.

— Необходимо все видеть своими глазами! — воскликнула она.

Отыскать Камилла в многотысячной толпе на перроне им не удалось. Но сколько волнующих сцен они наблюдали, сколько увидели слез! Крики прощаний заглушались патриотическими речами респектабельных господ, генералов в расшитых золотом мундирах. Снова и снова поминались Аустерлиц и Баграм, осада и взятие Севастополя, Маренго и Фридлянда. Развевались овеянные легендарной славой знамена Франции, неистово ухала медь духовых оркестров. А над всем весело сияло июльское солнце.

— Знаете, Луиза, — сказала Лео, когда они, устав от бесплодных поисков Камилла, прислонились к стене, — я признаю лишь войны за независимость, скажем войны Джона Брауна и Джузеппе Гарибальди. Кстати, у меня накопились кое-какие материалы о Гарибальди и, если вам интересно, могу дать.

— Заранее благодарю! Ну что же, по домам?

Но им не суждено было тотчас же уехать с вокзала. Неожиданно рядом с ними, скользнув боком по стене, повалялась на камни пожилая женщина.

— Что с вами, мадам? — испуганно склонилась над ней Луиза. — Вам плохо?

— Оноре… Оноре!.. Они убьют моего мальчика! — бормотала упавшая. Белокурые, с сединой волосы выбились из-под старенькой шляпки, по серой щеке текли слезы. — О, я забыла положить ему теплое белье… Оп простудится осенью… он не умеет беречь себя…

Андре и Луиза подняли потерявшуюся от горя женщину, вывели на площадь, подозвали фиакр и довезли до дома. В пути несчастная мать сквозь слезы рассказывала: нет, Оноре не единственный, но старшему, Эмилю, пришлось бежать в Швейцарию, иначе он в мае сел бы на скамью подсудимых. Нет, нет, мадемуазель, он не преступник, поверьте мне! Просто он и его друзья хотели, чтобы рабочему жилось полегче… Ах, неужели святая Мария и господь бог не видят неправды, а если видят, то как же они терпят ее? Мой грешный разум мутится, я ничего не могу понять…

Луиза и Андре пытались ее успокоить.

В Ла-Шапель, в одном из переулков за базиликой Жанны д'Арк, они помогли мадам Либре вылезти из экипажа, поднялись с ней на второй этаж. Двери из передней в комнаты распахнуты, за дверью справа над белоснежной кроватью — чугунное распятие, комната напротив завалена книгами.

Хозяйка перехватила взгляд Луизы.

— Да, Эмиль много читал! К нему приходили друзья, и они спорили целыми ночами. Правда, я не все понимала, но, клянусь вам, они не хотели плохого! Присаживайтесь, пожалуйста, мадемуазель, я так благодарна, я сейчас сварю кофе…

Даже беглого взгляда на убогую кухню было достаточно, чтобы понять: если хозяйка сварит для гостей кофе и подаст к нему кусочек хлеба с сыром, она обречет себя на голодный день.

— Простите, мадам! — остановила Луиза хозяйку, вставая. — Мне необходимо купить кое-что для дома. Я заметила вывеску напротив. На полчаса я оставлю вас.

— Ну нет! — возразила Лео. — После вокзальной давки мне необходим чистый воздух. Лучше вы, Луиза, побудьте с мадам Либре, а я пройдусь. И не спорьте со мной!

Когда дверь за Андре захлопнулась, а хозяйка принялась хлопотать на кухне, Луиза прошлась по комнатам, разглядывая фотографии на стенах. На многих снимках — молодой мужчина, черноусый и статный, и белокурая женщина с двумя малышами.

— Это ваша семья, мадам Либре?

— Да. Я, мой Жан и мальчики.

— А ваш муж где, мадам Либре?

— О! — И такая горечь прозвучала в ее голосе, что Луиза пожалела о вопросе. — Мой Жан погиб на баррикаде Пти-Пон в июне сорок восьмого… Никогда не забуду тех дней, мадемуазель Луиза, потому и не осуждаю сыновей…

Луиза прошла на кухню и поцеловала мадам Либре в щеку.

— Вы позволите посмотреть книги ваших сыновей?