Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

И все-таки Луиза и Мари опоздали. Когда добежали до кирпичного здания пожарной команды, отряды полиции и мобилен, орудуя штыками и прикладами, разгоняли безоружную толпу. Летели над головами вывороченные из мостовой булыжники, изредка потрескивали выстрелы, стонали раненые. Силуэты пяти или шести тюремных карет возвышались над толпой, полицейские силой заталкивали в них людей. Конные офицеры размахивали шашками, угрожая изрубить сопротивлявшихся. Луиза и Мари не успели опомниться, как все кончилось, черные кареты, окруженные конным эскортом, скрылись в улице, ведущей к тюрьме Мазас.

— Вот эдак всегда! — проворчал парень в разорванной на плече синей блузе.

— Да что же произошло?! — крикнула ему Луиза.

— А-а! — парень зло махнул заскорузлой рукой. — Молодцы Бланки прослышали, будто в казарме есть оружие: шаспо, пистолеты, сабли. Без оружия как же бороться? Но какая-то сучка донесла в полицию!

— А кого арестовали? — спросила Луиза.

— Человек двадцать схватили. Я-то знаю двоих — Эда и Бридо! Ну, этим теперь не миновать пули!

— Эмиль Эд? Бридо? — переспросила Луиза. — Не может быть!

Она не раз встречала их в редакциях республиканских газет, на собраниях, в кафе!

— Не может? Э, мадам! — усмехнулся рабочий, поправляя сбитый в драке потрепанный картуз. — В нашей великой державе любая подлость возможна! Тем более сейчас, когда Париж на осадном положении и судить их будет военный суд! — И, в сердцах сплюнув, зашагал прочь.

Сей провидец из народа оказался прав. Через две педели Луиза узнала о смертном приговоре Эду, Бридо и еще четверым. Даже кое-кто из республиканцев, оглушенный шовинистическим гвалтом, обзывал зачинщиков нападения на Ла-Виллет бандитами, а неистовый Гамбетта предлагал казнить Эда и Бридо, как главарей, немедленно, до суда. Дескать, перед лицом вражеского вторжения Франция должна забыть внутренние распри и все силы направить на разгром пруссаков! А в глазах Луизы мятежники были героями.

Для нее наступили напряженные дни! Эд и Бридо в ее сознании стояли рядом с Теофилем и Риго, — цвет молодой Франции, надежда и сила будущей республики! Но что могла она сделать, учительница и поэтесса, чего стоило ее заступничество?!

— Да, Луиза, здесь нужно громкое, овеянное славой имя! — соглашалась Лео. — Нужен голос, к которому прислушается вся Франция!

Луиза с горечью подумала: «Гюго в изгнании».

— А знаете?! — подсказала Эжени Реклю, — давайте обратимся к Жюлю Мишле! Он стар, семьдесят два, но с ним всегда считались! Пэр и академик! Если он подпишет петицию о помиловании, мы, может быть, и спасем осужденных. Он же республиканец, противник империи!

О, как они торопились, сочиняя петицию парижскому губернатору генералу Трошю. Луизе мерещилось: пока они спорят над словами, где-то на тюремном дворе Бридо и Эда ставят к смертным столбам.

Мишле, прославленный историк, седой и дряхлый, сразу же принял женщин и, прочитав их послание правительству, без колебаний поставил под ним свою подпись.

А затем трое суток Андре Лео, Эжени Реклю, Луиза и Мари бегали из дома в дом, из квартиры в квартиру, останавливали людей на улицах. И когда десятки листов покрылись тысячами имен, женщины отправились к генералу Трошю. О, не таким-то простым делом оказалось добраться до сей величественной особы, облеченной «доверием народа» и властью миловать и казнить!

Да они и не добрались, лицезреть генерала Трошю им не пришлось. Корректный секретарь, сверкавший эполетами и аксельбантами, попросил женщин оставить приемную, так как генерал отбыл на прием к регентше-императрице и невозможно сказать, когда вернется.

— Мы не уйдем! — заявила Луиза, усаживаясь в одно из кресел. — Мы явились от имени парижского народа, и губернатор не имеет права нам отказать. Вот петиция! Народ поручил нам передать ее генералу! Нас отсюда можно выкинуть лишь силой!

Обескураженный секретарь в конце концов согласился принять письмо Мишле и папки со множеством пронумерованных листов с подписями, заверил, что, как только генерал Трошю вернется, все будет ему вручено.

— Но учтите, мосье: завтра мы явимся сюда снова! — предупредила Андре. — И явимся не одни, а в сопровождении тысяч и тысяч пославших нас! Так и передайте генералу! Мы говорим от имени народа Парижа!

Но идти к Трошю им больше не пришлось. Тем же вечером секретарь генерала направил Жюлю Мишле депешу, что просьба его удовлетворена, казнь Эда и Бри-до… отсрочена. А потом…

А потом — Седан! Армия Мак-Магона, стиснутая германскими войсками, окруженная пылающими селениями, сдалась на милость победителя. Еще до конца сражения Луи Наполеон приказал вывесить над крышей седанской крепости белую скатерть — флаг капитуляции. С опушки леса на холме Марфе сам Вильгельм наблюдал за ходом последнего боя.

— Кажется, все! — с удовлетворением заметил он окружавшим его генералам. — Финита ля комедиа!