Ничего личного

– Заткнись, Бахти! За собой лучше смотри.

И тут меня осенило – это был Бахти Шекеров по прозвищу Цыган. Впрочем, не только по прозвищу. Он на самом деле был цыганом.

Знаю, это прозвучит странно, но когда-то их табор стоял на окраине поселка за совхозными садами. Чем они зарабатывали себе на жизнь, никто толком не знал, но слухи разные ходили: от похищения людей ради выкупа до откровенного разбоя. Все, что в детстве видел я – это разведение лошадей, организация ярмарочных представлений с гаданиями по рукам и на картах, катание всех желающих в своих кибитках и не прекращающаяся торговля бесчисленными побрякушками.

Что касается Бахти, то он был одним из немногих, чьи родители отдали своего ребенка в школу, чтобы тот получил хотя бы начальное образование. Его отец был цыганским бароном. И, видимо, они не прогадали, учитывая то, на какой машине их сын теперь разъезжал. А в школьные годы парень был изгоем. Помню, как тогда над ним издевались (и я не был исключением, о чем сейчас искренне сожалею, потому как с годами мозгов прибавилось), обзывая то «марафонцем» из-за того, что парню приходилось ежедневно пешком преодолевать около восьми километров в одну сторону по дороге в школу, то «конокрадом» из-за его цыганской крови, а то попросту прилагательным, характеризующим цвет его пятой точки. И лишь один человек, по крайней мере, при мне, ни разу не сказал ему обидного слова – это Вероника.

– Саня? – удивленно спросил он, видимо рассмотрев, с кем это обнималась наша общая одноклассница. – Вот так сюрприз!

Захлопнув дверцу машины, он медленно подошел к нам и протянул мне руку.

– Здравствуй, Бахти! – я ответил на его рукопожатие и кивнул в сторону машины. – Вижу, дела идут…

– Да… А вы чего тут под дождем?

– Вышли воздухом подышать… – моими же словами ответила ему Юлька.

– Секретничаете, поди? – подмигнул он ей в ответ.

– Хмм… – поспешил ответить я в шутливом тоне. – Ты нас застукал в момент оказания неотложной медицинской помощи…

Но любопытству Бахти не было предела:

– И что же такого страшного с тобой стряслось?

– Да так, взгрустнулось… Вспомнил про Веронику…

– Ах, да, конечно, – Бахти сразу осекся и потупил взгляд. – Я понимаю… Беру все свои слова назад.

И снова повисла неловкая пауза.

Я уже заметил, что как только разговор сводился к ней, все сразу умолкали и отводили глаза. Никто не хотел вспоминать о Веронике. Все, что я слышал – это «да, жалко девочку…» или «ах, она бедняжка…» и ВСЕ! Для всех она осталась в прошлом.

– Может, хватит уже тут мокнуть? – наконец прервал молчание Бахти. – Там, вон, праздник, музыка… люди ждут…

Я быстро переглянулся с Юлькой и посмотрел ему за спину – там действительно со школьного крыльца нам махали руками и звали присоединиться к их компании.

– Давай-давай! – Бахти бесцеремонно схватил Юльку за руку и потащил ее за собой, а потом обернулся и жестом позвал меня, – Идешь?

Будто у меня был выбор…

И я пошел за ними.

Навстречу утреннему похмелью.

2

Последнее, что я помнил – такси увозило меня со школьного двора.

Я сижу на заднем сиденье, у меня жгучее желание выговорится…

Хочется столько всего сказать, что меня просто распирает. Но кому излить душу? Таксисту? Или Виталику – нашему корреспонденту, который сидит впереди на пассажирском месте, ржет, как ненормальный, и, обернувшись, пытается поймать меня в прицел своего фотоаппарата. Я оглядываюсь назад – на крыльце такие же пьяные одноклассники и одноклассницы, провожая, машут нам руками и что-то кричат вдогонку. Кто-то пытается бежать за машиной с бутылкой шампанского, но спотыкается, падает и разбивает ее к чертям. Все смеются. И только Юлька с грустью смотрит нам вслед, скрестив руки на груди, а Бахти заботливо придерживает ее за плечи, как будто хочет защитить от чего-то или от кого-то.

Кто знает, может быть, от меня? С того самого момента, как фары его «Мерседеса» осветили нас с ней, обнявшихся у трибуны на футбольном поле, он ни на секунду не оставил нас одних. Все время был рядом, либо не спускал с нас глаз, если кто-то ненадолго отводил его в сторону. Как будто я мог как-то навредить Юльке. Конечно же, нет. Или я был полным дураком. А получается, что дурак – он, раз так считал.

Но вот мысли сбиваются в кучу, картинка в окне сливается в пейзаж в духе самого смелого абстракционизма, шум мотора перемешивается с музыкой из радиоприемника, голосами водителя и Виталика, а приторный аромат болтающейся под зеркалом на лобовом стекле елочки вдруг обволакивает мою голову мягким облаком. И вдруг эта самая чугунная голова, в которой только что взорвалась атомная бомба, понимает, что она лежит на подушке.

Стало быть, я – дома.

Вопрос другой – у кого дома?

Резкий подъем, и кто-то попытался безжалостно проломить изнутри стенки моего черепа сокрушительным ударом средневекового стенобитного орудия. Мне было плохо, но я огляделся по сторонам, и память ко мне начала возвращаться. Я, наконец, стал понимать, где нахожусь.