Ничего страшного: неуспеваемость излечима!

Как и следовало ожидать, Том оказался нелегким пациентом. На редкость несговорчивым. Он не желал оставаться у нас и целыми днями твердил об этом. Тяжелей всего были внезапные приступы рыданий с обещаниями завтра пойти в школу. Вся наша команда сжимала волю в кулак, чтобы не разжалобиться. Я сам порой был готов потерять голову и отпустить его, настолько глубоко он страдал. И он не обманывал, обещания его были искренни. Но он был не в состоянии их сдержать. Я всячески старался объяснить ему, зачем он здесь, но он отвечал: «Вы же знаете, я здесь сижу совершенно бесполезно. Я же говорил вам, что просто немного устал, мне разные мысли не дают уснуть, вот и все».

Мальчик поражает меня еще и другим: блестящими способностями. Его IQ доказывает это: 148. Он самостоятельно очень рано научился читать. Ему удается неплохо учиться, несмотря на бесконечные пропуски, только благодаря своим незаурядным способностям. Я сменяю тактику и говорю с ним, как со взрослым. Он развит не по годам, и общаться с ним надо, как с подростком. Отношения налаживаются, становятся почти дружескими. Он любит музыку, особенно Уильяма Шеллера и Элтона Джона. Необычный выбор для ребенка одиннадцати лет! Он хочет быть пианистом, как отец. Он вообще очень много говорит об отце. Они оба обожают лыжи и часто выезжают покататься. И вот однажды он бросает в разговоре: «Когда я был маленьким, отец из-за меня попал в аварию, и я теперь все время боюсь, что с ним что-нибудь случится».

Обязательная изоляция

Том отрезан от родителей — таково правило. Вначале я зову их почти каждый день, чтобы держать в курсе дела. Я надеюсь, что они несколько прояснят мне эту непростую историю. Спрашиваю их об аварии: действительно, отец ехал забирать мальчика с музыки и его машина врезалась в другую. Том чувствует себя за это виноватым. Он часто об этом говорит.

Дни проходят. Том беспокоит меня, потому что изнывает от скуки. Не часто заметишь, как он играет со сверстниками. Он держится особняком, замкнувшись в своем «логичном» утверждении: «Мне здесь делать нечего». Я разрешаю родителям писать ему письма, он реагирует на них совершенно как взрослый, и это меня немного утешает. Истерикам скорей всего конец, Том все же явно становится спокойнее и увереннее. Но тем не менее целыми днями он плюет в потолок и ничем не интересуется, а только прокручивает так и сяк свои мрачные мысли, а это совершенно неконструктивно. Он не приемлет пребывания здесь, оно ему навязано, и тут я решаю отпустить его. Я говорю себе, что он мальчик достаточно внутренне зрелый, он все понял… Тем более что начинаются каникулы. И я отправляю парня домой. Но при одном условии: перед началом школьного года он приедет сюда на два дня. В школу он пойдет прямо из больницы. Я таким образом даю ему больше шансов не испортить начало учебного года. Вообще-то я играю наудачу: орел или решка. Мальчик был у нас месяц, для школьной фобии это маловато. Но я чувствую: Том немного отличается от других детей с аналогичным диагнозом. Он быстро все понимает, ему не надо все разжевывать. Два дня назад я разрешил ему позвонить родителям. Все прошло нормально: он не плакал, не умолял забрать его. Еще одно очко в его пользу.

Мы очень долго беседуем в моем кабинете перед приездом его семьи. Это великий день. Он расслаблен. Счастлив. Но он настаивает на своем и подчеркивает: «Вы же сами знаете: хорошо, что я уезжаю. Потому что оттого, что я здесь, мне еще хуже, никакого результата. И вообще можно было бы и обойтись без этой госпитализации!» Он проверяет меня: парня на мякине не проведешь. Значит, не надо на него давить, не стоит: «Согласен, может, ты и прав, но это не мешает нам заключить соглашение. Если ты не вернешься в школу, ты приедешь к нам — на столько времени, сколько нужно». Он смотрит мне в глаза: «Вот увидите, мне не понадобится возвращаться!»

Потом я встречаюсь с его родителями. Наедине. Симпатичная пара: милые, теплые люди, понимающие друг друга с полуслова, с чувством юмора. Они явно страдали от разлуки. «Жизнь без Тома… Абсолютная пустота, бездна!» Я объяснил им мое решение, объяснил, что оно может не сработать: «Есть риск…» Вылечить, не рискуя — есть риск не вылечить!

Подросток в одиннадцать лет

Нужно сразу выложить все козыри. Я назначаю психолога, к которому Том должен ходить раз в месяц, потому что ему надо говорить, надо выговаривать все свои страхи, и со временем он все их извлечет на свет Божий. Он соглашается на эти сеансы; тем более, что я советую ему знакомого психотерапевта. Я поговорю с ним о Томе, чтобы облегчить им взаимопонимание.