Ничейная земля

А из беседы комиссара с Напералой, если, конечно, комиссар точно и полностью ее передал, в чем следователь сомневался, можно было сделать вывод, что II отдел не желает, чтобы копались в прошлом Юрыся, и что Наперала информирован о каких-то контактах убитого с Вацлавом Яном. Каких? Ясно, что не светских и не дружеских. Кшемек доплывал до рифа, молчаливо соглашался с тем, что комиссар вычеркнул из записи заявление Порайского о встрече на лестнице, несколько минут раздумывал о том, а не явиться ли к вице-министру Чепеку, но тут же отбросил эту мысль. Он понимал, что не получит никакого указания, а возбудит только неприязнь начальника. Шеф, поставленный в неудобное положение, отмахнется несколькими избитыми фразами, но запомнит, что на Кшемека нельзя положиться, что Кшемек попросту мальчишка. Молокосос, мальчишка… Человека невысокого роста часто так дразнят, а особенно в школе. Что это вдруг ему пришло в голову? Ведь к нему никто так не относится. Ни Чепек, ни Наперала… Наперала был всегда любезен, правда, они встречались редко, майор вел себя просто раболепно, рассыпался в любезностях — противный тип. А вдруг Чепек его тоже не любит и хочет, хотел бы, был бы доволен, если бы тот получил по носу. Поэтому он и впутал в это дело энергичного и известного своей твердостью Альберта Кшемека… Следователь подошел к зеркалу; ему нравилось это лицо, твердое, возможно чуть грубоватое, но ведь родное, свое, а пронизывающий взгляд маленьких глаз свидетельствовал об уме и воле. Такие, как он, способны на большую игру; большая игра — это не значит война с Напералой, даже по приказу министра. (Есть приказы, о которых шефы любят забывать.)

Впрочем, нет никаких доказательств, никаких следов того, что прошлое Юрыся или его теперешние контакты с Вацлавом Яном или с самим Напералой, если они, конечно, были, имеют хоть какое-нибудь значение для следствия. Возможно, комиссар был слишком осторожен, полностью отказавшись от дальнейшего расследования? Он, Кшемек, будет искать целеустремленно, не придавая особого значения обстоятельствам, связанным с разведкой или с большой политикой. Следователю понравились эти выводы, он считал их ясными, логичными и свидетельствующими о смелости и свободе мысли. Поэтому Кшемек мог со спокойной совестью отказаться от намерения вновь допросить полковника Выромб-Порайского и продолжать действовать с заслуживающей восхищения энергией.

Вторым в списке жильцов дома на Беднарской улице был Вацлав Ольчак, торговый агент. Из полицейских донесений следовало, что Ольчак холост, сорока двух лет, неплохо зарабатывающий, с безупречной репутацией и с вполне приличными знакомствами. Он занимал трехкомнатную квартиру на третьем этаже, в которой бывал редко из-за постоянных разъездов, в том числе и заграничных. Запись предварительного допроса, который вел комиссар полиции, и в этом случае была удивительно скупой. Ольчак заявил, не вдаваясь в подробности, что знал Юрыся давно, что они встречались несколько раз, но, по его словам, на нейтральной почве, капитан никогда не навещал его на Беднарской. 28 октября Ольчак провел вечер дома, в обществе женщины, фамилию которой (комиссар не счел это необходимым) он не назвал.